Текст: Виктория Ли
В прошлом году «Русская барыня» написала большой и подробный текст о зарождении новогодних традиций в России: от переменчивой даты новолетия и Петровских гуляний до святочных традиций и борьбы Советов с «наглой поповской» елкой.
Сегодня расскажем о том, каким ветром в Россию занесло нарядное рождественское дерево, что за подарки получали русские царевны и царевичи, почему сперва ставили не одну, а несколько елок, откуда взялись свечи в виде украшения и какими были персонажи старой версии «Щелкунчика».
Немецкое «баловство»
Известно, что елка в качестве рождественского дерева появилась в России благодаря немецкой невесте — Шарлотте Прусской. Сменив веру и имя ради замужества с русским царевичем (будущим Николаем I), новоиспеченная Александра Федоровна отнюдь не собиралась изменять рождественским обычаям своей земли.
Портрет принцессы Шарлотты Прусской, 1817
В 1817 году великая княгиня устроила в Московском кремле праздничный вечер с самым настоящим Weihnachtsbaum (рождественское дерево) и подарками для мужа и близких.
Интересный факт: в Британии традицию елки начала другая немецкая Шарлотта — принцесса Мекленбург-Стрелицкая, супруга короля Георга III. А свой подлинный размах «викторианское Рождество» приобрело с легкой руки принца Альберта — саксонского консорта долгоправящей королевы Виктории. В 1840 году принц даже импортировал несколько елей из своего родного Кобурга (Германия).
Итак, XIX столетие успело заразить нарядным «немецким баловством» практически всех европейских соседей: от восточных рубежей Пруссии до Эльзаса, от берегов Балтики и Северного моря до южных окраин Дуная.
Что же касается истоков традиционного рождественского дерева, они ведут в ныне французский (но также и бывший немецкий) Страсбург. В заметке из Memorabilia quaedam Argentorati observata (Некоторые важные наблюдения, сделанные в Страсбурге) 1604 года читаем:
На Рождество в комнату ставят елку, на которую вешают розы из цветной бумаги, яблоки, пряники, мишуру, конфеты и т. д.
Этот обычай совсем не поощрялся духовенством. Строгий лютеранин, профессор богословия и вообще столп Реформации Иоганн Конрад Даннгауэр сетовал на несерьезность своей паствы:
Среди прочих пустяков, коим в Рождество уделяется много больше внимания, чем слову Господа, имеется рождественская елка, которую ставят дома. Дерево украшают куклами и сладостями, а потом трясут и обчищают. Откуда взялся этот обычай, я не знаю, он считается детской забавой. Не лучше бы было направить детей к духовному древу Иисуса Христа?
А. Тилле, «Немецкое Рождество и рождественская елка»
«Духовное дерево», к прискорбию богословов, совершенно не могло соперничать с восторгом от ярко наряженной елки, и спустя столетие «детская забава» сделалась полноценной традицией (пусть пока и локальной) и даже предметом интереса ученых мужей.
В 1737 году молодой доктор права Готфрид Кисслинг из саксонского Циттау напишет латинскую диссертацию «О рождественских подарках», в которой определит наилучший способ елочного одаривания, удачно подсмотренный у одной «знакомой ему дамы»:
…она размещала в своих комнатах столько маленьких деревьев, сколько было людей, которым желала сделать подарки. По высоте, убранству и расположению всякий мог угадать, какое дерево предназначалось для него. Как только подарки были разделены и уложены, а свечи на деревьях зажжены, все приглашенные поочередно заходили, унося и дерево, и подарки.
Императорская елка
Именно тем самым рекомендованным Кисслингом способом пользовалась и Александра Федоровна. По воспоминаниям придворных, в Сочельник после всенощной императрица устраивала в парадных залах Зимнего целый еловый лес: по деревцу для каждого ребенка, а рядом — столы с игрушками и сластями.
Крестница Николая I, баронесса Мария Фредерикс, также получавшая собственную елку, вспоминала об этих рождественских вечерах с большой теплотой:
Императрица сама каждого подводила к назначенному столу и давала подарки. Можно себе представить, сколько радости, удовольствия и благодарности изливалось в эту минуту. <…> Елку со всеми подарками потом мне привозили домой, и я долго потешалась и угощалась с нее, эти подарки состояли из разных вещей, соответственно летам. <…> В детстве мы получали игрушки, в юношестве — книги, платья, серебро; позже — бриллианты и тому подобное. У меня до сих пор хранится письменный стол с одной из царских елок…
В. Головина, «В царском кругу [Воспоминания фрейлин дома Романовых]»
Баронесса не зря упоминает подарки в соответствии с возрастом. В 13 лет, например, цесаревич Александр получил от отца «бюст Петра I, ружье, саблю, ящик с пистолетами, вицмундир Кавалергардского полка, фарфоровые тарелки и чашки с изображением различных частей русской армии и книги на французском языке». А восемнадцатилетней великой княжне Александре Николаевне преподнесли сюрприз в виде ее жениха Фридриха Вильгельма Гессен-Кассельского, который тайно приехал в Петербург как раз под Рождество:
…когда двери Концертного зала Зимнего дворца растворились, дочь Николая I нашла своего жениха привязанным к своей елке в качестве подарка с фонариками и «конфектами».
И. Зимин, «Взрослый мир императорских резиденций. Вторая четверть XIX — начало XX в.»
Вопреки активной политике народности, которой прославился Николай I, пришлая елка пустила корни в России именно в его правление. Некоторые объясняют подобную покладистость императора «страстным и деспотическим обожанием» своей немецкой супруги.
Начавшись прихотью новоприбывшей иностранки, рождественское дерево превратилось в важную семейную традицию дома Романовых, которая продолжалась сто лет — вплоть до кровавого 1917 года.
Легенда о сияющей елке
Здесь сделаем отступление и отметим, что, по воспоминаниям детей Николая I, он «всегда был против елок», то ли ввиду их чуждости русской культуре, то ли из более практических соображений пожаробезопасности.
Тем не менее свечи на елках продолжали гореть, чтобы затем быть торжественно задутыми — словно на праздничном торте. Последняя русская императрица, тоже Александра Федоровна и тоже супруга Николая (на этот раз II), особенно любила это занятие:
Она непременно хотела, чтобы свечи на елке задувала она сама. Она гордилась тем, что особенно сильной струей воздуха ей удавалось погасить самую верхнюю свечу.
И. Зимин, «Взрослый мир императорских резиденций. Вторая четверть XIX — начало XX в.»
Но откуда взялись свечи на рождественском дереве? Одна из распространенных легенд (сочиненная в том же XIX веке, а вовсе не ранее) связывает сияющую елку с Мартином Лютером — отцом Реформации. А дело было так:
Однажды в канун Рождества, как гласит предание, Лютер бродил по окрестностям. Ночное небо над ним в ту пору очистилось, осветив божественный свод тысячами звезд. Этот образ глубоко запечатлелся в его сердце, и, вернувшись домой, он сразу же отправился в соседний лес, срубил ель и, украсив ее маленькими свечами, поставил в комнате, чтобы показать своим детям звездное небо с его бесчисленными огоньками, с которого Иисус сошел на землю.
А. Тилле, «Немецкое Рождество и рождественская елка»
Самая рождественская сказка
Большая елка посреди комнаты была увешана золотыми и серебряными яблоками, а на всех ветках, словно цветы или бутоны, росли обсахаренные орехи, пестрые конфеты и вообще всякие сласти. Но больше всего украшали чудесное дерево сотни маленьких свечек, которые, как звездочки, сверкали в густой зелени…
Э. Т. А. Гофман, «Щелкунчик и мышиный король»
История, рассказанная немецким сказочником Эрнстом Теодором Амадеем Гофманом, легла в основу самого знаменитого русского балета — «Щелкунчика», в котором Петр Чайковский и Мариус Петипа оживили обитателей рождественского дерева.
Итак, после зажжения елки в доме Штальбаумов детей — Машу (Клару) и Фрица отправляют спать. Ночью, когда творится праздничная магия, дерево вырастает в целую страну Конфитюренбург, где обитают приготовленные взрослыми сласти и игрушки. Отправляясь туда вместе с Щелкунчиком, девочка Маша видит цукатные рощи и леденцовые луга, гуляет по марципановому замку и сахарной площади:
Через несколько шагов они очутились на большой, удивительно красивой базарной площади. Все дома были украшены сахарными галереями ажурной работы. Посередине, как обелиск, возвышался глазированный сладкий пирог, осыпанный сахаром, а вокруг из четырех искусно сделанных фонтанов били вверх струи лимонада.
Э. Т. А. Гофман, «Щелкунчик и мышиный король»
В некотором роде Конфитюренбург напоминает Страну изобилия (Страну Сластей и Лени — Luilekkerland), которую нидерландский художник Питер Брейгель изобразил на одноименной картине. Это место — мечта, где вечно текут молочные реки, где крыши домов выложены пирогами, а на деревьях вместо листьев растут жареные перепелки.
Обратим внимание, что главный герой сказки — кукла Щелкунчик, умеющий раскалывать для детей золоченые орехи, а главный злодей — Мышиный король, грозящий отобрать любимые сласти:
Хи-хи-хи! Отдай мне все драже, весь марципан, глупышка, не то я загрызу твоего Щелкунчика, загрызу Щелкунчика! — пищал мышиный король и при этом противно скрипел и скрежетал зубами, а потом быстро скрылся в дырку в стене.
Э. Т. А. Гофман, «Щелкунчик и мышиный король»
В 1892 году, когда состоялась премьера «Щелкунчика», практически каждый был знаком с традицией съедобных подарков на рождественском дереве. Уже за полвека до первой постановки в Мариинском театре журналы расхваливали сладкие елки из кондитерских:
В кондитерской-кофейне (café-restaurant) г. Доминика продаются прекрасные елки, со всем убранством и множеством сахарных игрушек. В кондитерской г. Излера продаются также превосходные елки, парижские картонажи и игрушки.
«Северная пчела». 1841. № 289. 23 дек.
Вот они-то и ожили, чтобы плясать для девочки Маши в волшебную полночь. Сегодня же многие из танцев, ранее посвященные сладостям, приобрели более абстрактные названия: испанский танец (шоколад), арабский танец (кофе), китайский танец (чай), русский танец (карамельная трость), танец пастушков (марципан).
Нужно сказать, что порой марципановый танец зовут танцем мирлитонов, которые тоже оказались разновидностью конфет:
В конце XIX века мирлитонами называли длинные леденцовые трубочки в полосатой цветной обертке. Цветные полоски располагались диагонально, отчего при вращении трубочки создавалась иллюзия бесконечного движения. В танец включены небольшие прыжки на пальцах, рождающих иллюзию танцующих нот, что важно, поскольку мирлитонами, кроме леденцовых трубочек, именовали и музыкальный инструмент, напоминающий флейту. Во время танца артистки держат около рта длинные трубочки, словно самостоятельно извлекая аккомпанемент для леденцового танца.
М. Гендова, «Балет «Щелкунчик» — нетривиальный способ знакомства с бытовой рождественской культурой России второй половины XIX века»
Что же касается самой популярной сладкой танцовщицы — феи Драже, ее в оригинальной гофмановской истории не было вовсе. Фею придумали специально для балета, а к ее танцу Чайковский подобрал совершенно особенный инструмент.
В 1891 году в письме своему тезке, другу и музыкальному издателю Петру Юргенсону композитор поделится удивительной находкой:
Я открыл в Париже новый оркестровый инструмент, нечто среднее между маленьким фортепьяно и Glockenspiel с божественно чудным звуком. Инструмент этот я хочу употребить в симфонической поэме «Воевода» и в балете [«Щелкунчике»].
П. И. Чайковский. Переписка с П. И. Юргенсоном, том 2
Далее он просит товарища приобрести для него этот инструмент и ни в коем случае никому не показывать — чтобы не перехватили конкуренты:
Так как инструмент этот нужен будет в Петербурге раньше, чем в Москве, то желательно, чтобы его послали из Парижа к Осипу Ивановичу. Но при этом я желал бы, чтобы его никому не показывали, ибо боюсь, что Римский-Корсаков и Глазунов пронюхают и раньше меня воспользуются его необыкновенными эффектами.
П. И. Чайковский. Переписка с П. И. Юргенсоном, том 2
Речь идет, конечно, о челесте (от celesta — небесный) — маленьком пианино с хрустальным звуком, который мы безошибочно узнаем не только в «Щелкунчике», но и в «Гарри Поттере» и даже в «Звездных войнах».
Сласти, сияние огненных искр на еловых лапах, небесный хрусталь челесты — все это сделалось неотделимой, неотчуждаемой материей волшебных декабрьских ночей, знакомых и близких всякому русскому человеку.
С Новым годом, друзья!
