Автор: Матвей Пухов
В последние дни вся страна обсуждает принятие поправок об “электронных повестках”. Теперь в России фактически невозможно уклоняться от службы в армии, в то самое время, когда идет полномасштабный военный конфликт. С 24 февраля 2022 года сотни тысяч российских семей столкнулись с эмоциями, которые связаны с в****й. Проводы мужчин на фронт, тяжелые переживания за их судьбу, радость встречи после возвращения домой, горечь утраты.
В последний раз Минобороны отчиталось о количестве погибших российских военных в сентябре 2022, тогда Шойгу заявил, что их было 5937. Сколько на самом деле военнослужащих ВС РФ погибли — неизвестно, но тысячи российских семей уже столкнулись с фактом утраты своих близких. Этот репортаж — история о том, что переживают родственники, друзья и близкие военных после новостей о их гибели.
Роман Кривошеев
23-летнего мобилизованного Романа Кривошеева похоронили днем 30 ноября в его родном Рыльске. Это небольшое поселение под Курском в 78 километрах от границы с Украиной. В X веке герой «Слова о полку Игореве» ходил отсюда в походы на половцев, которые, по выражению президента Путина, «терзали Россию». Сейчас город наполнен военными, ближайшие села регулярно подвергаются обстрелам, граница заминирована, а рыляне живут сразу в режиме «повышенной готовности», «среднего уровня террористической угрозы» и «среднего уровня реагирования».
Здесь Роман родился и вырос. После школы уехал учиться на таможенника в Курск, затем служить в армию — 24 февраля 2022 ефрейтор Кривошеев встретил в воинской части под Воронежем. Командование настойчиво предлагало ему контракт, но, посовещавшись с родней, парень отказался. Летом Роман спокойно демобилизовался — отгулял свадьбу друга, нашел подработку, влюбился — и осенью уехал на заработки в Москву. Из военкомата ему позвонили 22 сентября, уже через день после объявления мобилизации: дали сутки, чтобы вернуться в Рыльск, пригрозив парню уголовным делом.
Через почти два месяца гроб с телом Романа провезут по городу — из морга в местную церковь, где его когда-то крестили. От нее около 300 человек пойдут на похороны. Впереди с иконой, опустив голову, друг погибшего. За ним родственники, друзья, местные чиновники и почетный караул, который понесет открытый гроб. Роман погиб 13 ноября в Луганской области. Тело заморозили, поместили в цинковый гроб, и через пару недель он оказался в рыльском морге. Обычно «цинк» не вскрывается, но родители настояли на обратном — им пошли на уступку. Формально, потому что лицо военнослужащего осталось целым. Сына опознали, еще трое суток родители не могли уснуть.
С тех пор кладбище, где захоронен Роман, каждое утро проезжает его мать. Елена Кривошеева работает бухгалтером в кафе в соседнем Глушкове. От Рыльска туда можно добраться за 20 минут, но в последние месяцы женщина стала бояться быстрой езды, приходится закладывать чуть больше времени. Глушково — поселок в 6 километрах от границы, он заметно опустел после 24 февраля. Заведение Елены работает преимущественно для военных, срочников и мобилизованных, служащих на границе.
По дороге домой 44-летняя женщина хотя бы раз в неделю заезжает на кладбище — поговорить с сыном. По ее словам, Роман часто снится ее друзьям и знакомым, во снах ему «неспокойно». «Наверное, потому что он все еще числится живым в списках военной части, — предполагает женщина. Елена рассказывает, что командование не вычеркивает парня из неких внутренних списков, чтобы получать за него жалование. — Мне бы не пришло в голову, что они на мертвых душах делают деньги».
Город у границы
Пройти родной город Романа насквозь можно за полчаса, поэтому мы с друзьями погбишего на черной иномарке просто наворачиваем круги по Рыльску и окрестностям. Парни показывают знаковые места, а водитель сигналит знакомым и, улыбаясь, объясняет: «Одноклассник Ромкин… Учительница классная… подруха… отец [Романа]», — последнее говорит с почтением.
Вокруг «бобики», пазики и «буханки» с черными номерами, мобилизованные шатаются по городу, закупают продукты, едят пресную шаурму и играют в Playstation в кальянной. В церкви собирают гуманитарную помощь, подвал старого деревянного дома оборудован под убежище, а у отдела полиции из песочных мешков сооружены пулеметные точки. Спрашиваю, не давит ли такая обстановка: Обстановка по кайфу! — бодрится друг Романа.
Мы уже год в такой ситуации живем, и для нас это нормально. Для нас нормально, когда стреляют, когда самолет реактивный летит. Люди живут в Москве и не понимают, что в***а идет.
девушка Романа Кривошеева
24 февраля по Рыльску плелись длинные колонны бронетехники, в небе витали следы от снарядов, а в соседних поселках звучали пресловутые «хлопки». Спустя пару недель российские войска отступали из-под Сум и Рыльск снова наводнили военные. Обстановка, по словам местных, была нервная: Минобороны еще не отчитывалось о потерях, но на железных путях стояли вагоны-рефрижераторы. Вернувшиеся с боевых действий военные выпивали и однажды ночью устроили драку между подразделениями. Около 80 человек сцепились в центре города, кто-то схватил автомат, началась стрельба. Вскоре приехала военная полиция — жертв удалось избежать, наутро из старинных зданий выковыривали пули.
Инциденты, связанные с СВО, в области происходят до сих пор. Вот некоторые из новостей за последние полгода: «Срочник случайно расстрелял двоих сослуживцев во время караула», «Шесть военных погибли при пожаре в блиндаже», «Мобилизованный застрелил сослуживца около школы». При этом для многих рылян обстановка в городе уже нормализовалась. Сотрудники кафе помнят номера военной полиции (на случай новых конфликтов), город окружен блокпостами, а в лесах роют окопы. Хотя соседние села регулярно обстреливаются, в сам Рыльск за год СВО не прилетало.
«Ну, видишь, в ЛНР и ДНР “красный” уровень угрозы, а у нас “желтый”. “Желтый” — это ничего, — говорит друг Романа. — Если вводят военное положение, нам должны продукты выдавать, бесплатное ЖКХ, аннулировать кредиты. Но этого ничего не будет. Прикинь, сколько государство потеряет? Хотя вот в Теткине давно можно вводить. Там ни одного живого дома, все пострадали. Некоторых вообще нет». С начала СВО из населенных пунктов рядом с границей начали эвакуировать людей. Государственная поддержка в этом случае составляет 300 тысяч рублей. За эти деньги в Рыльске можно полгода снимать квартиру или залить фундамент дома. Как недавно сообщили власти области, засеивать поля этой весной аграрии будут в сопровождении военных.
Кладбище
«Раньше я без слез не мог тут находиться, — рассказывает близкий друг погибшего. — Плакал, истерики были. А сейчас часто тут бываю. Неподалеку дом себе купил, ну вот занимаюсь ремонтом, и приходит осознание: “Все. Я его больше не увижу”. Теперь можем спокойно поговорить. Принял это, что ли». Кладбище, где захоронен Роман, стоит поодаль от города, окруженное бескрайними пашнями.
Мобилизованный похоронен на почетной аллее. В ее начале стоит могила экс-директора ремонтных служб Рыльска с оградкой, подход к ней присыпан щебенкой. Дальше мобилизованные — к ним идти только по грязи. Захоронение Романа доверху набито венками и сладостями, недавно парню должно было исполниться 24 года. По соседству лежит 34-летний Иван Глушков, он погиб вместе с Кривошеевым. В конце — 27-летний Сергей Данилов, по слухам, он застрелился. Одни говорят, мужчина пытался «трехсотиться» (получить ранение и уехать в госпиталь), другие — что сдали нервы из-за сумасбродных приказов командования. Впрочем, все это слухи, что известно точно: Данилова забрали в самый последний день мобилизации и у его могилы оградки нет.
В середине октября у военкомата Рыльска столпилось около 50 мобилизованных с их близкими. Глава города прочитал призывникам напутственную речь о защите рубежей, мужчин посадили в желтый автобус и увезли в центр распределения. По словам тех, кто избежал мобилизации, забирали тогда «п***й как, всех подряд, потом разбирались». Утро 22 сентября, когда Роману позвонили из военкомата, его московские друзья засняли на камеру.
— Короче, они даже ночью будут меня ждать, чтобы я с документами пришел.
— Может, не поедешь?
— А какая мне н***й разница, меня посадят, сказали. Я в а**е.
Через пару часов Кривошеев взял билеты до Курска, вечером его встретили на вокзале, а ночью он пошел в военкомат. Оказалось, его не ждали, просто звонили всем подряд: Роману дали список из необходимого снаряжения, и следующую неделю он ездил по области в поисках амуниции. «Он такой человек был: у него все просто. Я его никогда грустным практически не видел. Рома не убегал, не прятался: многие поуезжали в Москву, а этот наоборот», — вспоминают друзья Кривошеева. В этот момент один из них внезапно прерывает разговор и говорит:
Я сказал друзьям: если будет еще одна волна мобилизации — не обижайтесь, я вам н***й ногу или руку сломаю. Пишите на меня заявление, п***й
Друг Романа
Покидаем кладбище. Друг напоследок проводит рукой по могильной плите, возлюбленная крестится. Едем к Белому — это тоже близкий друг Романа, его мобилизовали чуть раньше. Тогда, как говорят, Роман часто повторял: «Как Белый там без меня?» — и надеялся, что сможет встретиться с ним. Но они не встретились, а сейчас Белый в отпуске и скоро должен вернуться на фронт.
Белый
До мобилизации 25-летний Иван Белов по прозвищу Белый [имя и прозвище изменены] работал в грузоперевозках. В конце сентября ему позвонил работодатель: приходили из военкомата, обязали явиться. Он пришел, последние полгода воевал, а теперь оценивающе смотрит на меня. На его форме шеврон с Иисусом Христом, на лице отпечатался пережитый кошмар, рука слегка дрожит, а от голоса веет холодом: «Что, поговорить хотел?». Вокруг мобилизованного собрались товарищи, тоже одетые в милитари, и супруга — смотрит на мужчину влюбленным взглядом.
Чтобы скрыться от лишних ушей, мы садимся в машину Ивана. Наедине с военным я откровенно теряюсь. Вчера Белый приехал в Рыльск, навестил могилу друга, затем могилу деда (который умер, пока он был на СВО), отгулял, через восемь дней ему возвращаться на фронт. У мобилизованных нет срока службы, как, например, у контрактников. Воевать придется до конца спецоперации, который наступит неизвестно когда. Поэтому в оставшиеся дни мужчина хочет «всех встретить, повидаться, пообщаться» и разговор со мной явно не входил в его планы.
Он рассказывает о направлениях, где воевал, о том, что его полк неизвестно почему расформировали, о том, как он узнал о смерти Романа, но все говорит короткими, отрешенными фразами: «Бои идут тяжелые. Враг умный. Но мы умнее. Тяжело. Тяжело везде». Вдруг мужчина чуть оживляется, вспоминая, как созванивался с Романом, планировали предстоящую встречу. Затем снова потухает: жалоб у него нет, о жалобах среди других военных не слышал. Спрашиваю в лоб, как относится к СВО. Белый смотрит на меня и говорит: «Домой хочется». Благодарю за разговор и возвращаюсь к привычным спутникам.
«Что интересного Белый рассказал? — спрашивает Ромин друг и, поняв ситуацию, поясняет: — Он вчера тост давал: “Чтобы вы н***й никогда туда не попали и не видели того, что видел я…” А так веселый человек. Вчера хоть расслабился».
Друзья мужчины говорят, что вскоре после мобилизации командование предложило его подразделению сделку: кто хочет домой (то есть в отпуск) — отправляется на передовую. Мужчина отказался, и его вместе с парой сослуживцев оставили жить в ангаре — без еды, без ничего. В какой-то момент мобилизованные пошли просить еду у местных, а вернувшись, обнаружили в ангаре воронку от снаряда. «Вот такая х***я, — задумчиво завершает рассказ друг военного. — Я просто не понимаю, нахера Белого туда кинули, а у нас тут стоят мобилизованные из других регионов. То бы дело он тут стоял и знал, что за ним жена, мать, ребенок».
Едем на заброшенное здание бывшего мясокомбината в паре километров от города — там в начале СВО базировались российские военнослужащие. Кирпичное здание разрушено временем и снарядом турецкого Bayraktar. Вокруг брошенные мешки с песком и окопы, на заборе надпись WP (White Power). Начинаем говорить про литеры Z по всему городу. По мнению моих собеседников, эти буквы — одна из немногих возможностей для местных жителей как-то поддержать российских военных, которым и так непросто.
«Через нас же прошли тысячи таких машин: Z, O, V. Мы мало что можем сделать. Но когда они видят эту Z, для них это много значит. Для нас это скорее патриотизм, — полагают мои спутники. — Все говорят, что если бы мы не зашли, то они [украинцы] бы зашли. У Глухова [украинского города в 15 км от границы] стояли две дивизии танков. За неделю до в***ы их перегнали куда-то, и много еще информации было об этом».
Не решаюсь спорить и спрашиваю, когда все это закончится. «Думаю, к выборам 2024 года. Он либо прекратит, либо введет военное положение. А при военном положении президента не выбирают», — смеется друг Ромы. Возлюбленная погибшего продолжает: «От нас ничего не зависит. Все куплено: все их передвижения, маршруты — все продано. Это бизнес. Там в***а не с Украиной идет, а больше уже с Западом, и если бы Америка поставки прекратила, все бы закончилось уже давно».
Мама
12 ноября, за день до смерти, Роман обзвонил всех своих близких и знакомых — даже тех, с кем обычно не общался. Говорил на общие темы: с другом — о свиньях, которых они завели накануне мобилизации; с возлюбленной — о личном; отцу сказал, что у него все хорошо: «Тепло, живет в землянке с двумя сослуживцами»; мать попросил «держать за него кулачки». На следующий день Романа повезли в его второе наступление.
В извещении о смерти говорится, что причиной гибели стала «острая массированная кровопотеря, травма органов брюшной полости». По словам сослуживцев, по пути на передовую колонна военной техники встала в поле вблизи Макеевки (Луганская область), Кривошеев вышел из машины и в него прилетел артиллерийский снаряд.
Попал ниже поясницы, прошло насквозь. Сослуживцы побежали к нему, он повернулся и с улыбкой уснул. Его начали поднимать, а у него ноженки на шкурках. Когда опознавали тело, у него кишки и все внутренности были видны. Он был грязный — так его и привезли — и замороженный из-за азота. Помню ручки его исхудавшие держала: он вернулся с армии — был под 90 кг, а на похоронах примерно 65 кг. Там было нечего кушать
Елена, мать Романа
Женщина рассказывает об этом на кухне за чаем, периодически заботливо предлагает конфет или поесть. Елена Кривошеева живет на участке в частном секторе, который сама описывает не иначе как «у черта на куличках». На территории хозяйства — огород, курицы, яблоня и сторожевой пес. В прихожей стоит ружье Романа, в гостиной его поминальный алтарь, а в спальне — трогательный семейный фотоколлаж с надписью Family. Рома с мамой на пляже держит обезьянку, Рома провожает в школу младшего брата Дениса — в 2024 году парню исполнится 18 лет, и мать не без причин переживает о призыве. В другой комнате живут родители Елены. Морщинистые старички бодрились при моем приходе, дедушка даже комично пожал руку: «Колька Русский, приятно», — но вскоре (после упоминания внука) его глаза заблестели и он удалился к жене.
Недавно в администрации Рыльска торжественно вручали награды родителям погибших мобилизованных. Указом Путина Романа Кривошеева и Ивана Глушкова представили к ордену Мужества посмертно. Педагог школы, где учился Роман, произнесла пространную речь о том, что история России — это история войн, школьники прочитали стихотворения, а мэр города констатировал напряженную обстановку в районе и важность героизма погибших. Затем минута молчания. На отчете с мероприятия видно: Елена Кривошеева, получая медаль, плачет навзрыд. Ее бывший муж Андрей, отец Романа, держится молодцом, а за кадром стоит тот самый Белый — еле успел с фронта на вручение и тоже плачет.
Сотрудники рыльского военкомата на церемонии тактически отмалчиваются, хотя им стоило бы извиниться. Когда смерть Романа еще не была подтверждена, Елена приходила узнать у них хоть что-то — в итоге одна из сотрудниц попыталась вызвать на нее полицию. Остановил ее коллега. Другой же сотрудник тайно передал Кривошеевой адрес военной части, где числится и служит ее сын. Там ей — уже после подтверждения смерти от сослуживцев — заявили, что Роман жив. Затем еще один звонок и еще, и до сих пор — даже после собственных похорон и извещения о смерти — ефрейтор Кривошеев числится в части в списках живых. Сперва женщине обещали выпустить приказ о гибели, но затем перестали отвечать на звонки. «Спасибо, что нашли и предали земле», — вспоминает женщина слова сотрудника части.
Сейчас страница Елены в ВК больше напоминает мемориал. Первая запись после смерти сына появилась в декабре — Елена обновила аватарку на фото с последней встречи с сыном в военной части; изображение обработано серым фильтром. Затем фото от сослуживцев, фотооткрытки, кадры, сделанные незадолго до мобилизации; видеоколлаж, смонтированный возлюбленной, стихотворения; воспоминания с похорон.
Спустя четыре месяца после смерти, когда руководство военной части окончательно перестало выходить на связь, женщина написала пост, кончающийся фразой: «Никто не может помочь написать этот приказ об исключении из списка. Никто. Мобилизовать Романа за сутки смогли, а вот помочь в данной ситуации… Сердце разрывается на части». В Рыльске публикация наделала шуму. В личку Елене посыпались сообщения от матерей и жен мобилизованных из других регионов с похожими ситуациями: кого-то признали без вести пропавшим, кого-то — дезертиром.
Вскоре на связь вышло должностное лицо, данные которого женщина попросила не называть. Аноним рассказал, что Романа могли оставить в списках, чтобы военная часть получала за него финансирование из федерального бюджета, якобы такая практика сейчас распространена. Он пообещал задействовать связи, меньше чем через неделю Елену пригласили в администрацию для вручения награды. Впрочем, в списках живых Роман по-прежнему числится, а сам орден не вызывает у Елены никаких эмоций, кроме горя. В конце концов она отдала медаль бывшему мужу, отцу Романа.
В глубинке живет много таких мамочек. Наверное, из-за того, что мы живем за тридевять земель, к нам относятся как к нелюдям. Мы брошенные, на нас чихают, плюют. Нам говорят одно — мы сидим и ждем. Столько людей поубило, и родители просто сидят ждут.
Елена, мать Романа
Опорой для Елены стал младший сын — по ее словам, сейчас она живет ради него. Денис тоже тяжело переживает личную трагедию: сильно исхудал, закрылся, стал меньше общаться с родными. При этом парень поддерживает мать, в частности, по вопросу жалоб в разные органы. Внезапно во время нашего разговора откуда-то доносится песня SHAMANа: хедлайнер Z-эстрады поет свой главный хит «Встанем». Отпиваю чай и спрашиваю, что это. Оказывается, в феврале Елена подарила родителям смартфон — те стали искать информацию о Романе, ничего не нашли, а теперь смотрят военные клипы. «Родители тяжело переживают. Отец как-то думал, что я на работе, а у меня был выходной. Захожу в комнату, а он перед фотографиями Ромашки плачет и кричит: “Рома, забери меня к себе!” — рассказывает Елена, сдерживая слезы. — Такая пустота внутри».
Перед уходом говорим с женщиной о целях СВО. По ее словам, она все еще не понимает, за что погиб сын. Спрашиваю Елену, смотрела ли она встречу президента Путина с матерями мобилизованных. «Я не могу видеть его», — отвечает она.
***
Пытаюсь встретиться с Ильей [имя изменено] — еще одним сослуживцем Романа, который сейчас в городе. Мужчину мобилизовали в одно время с Кривошеевым, но примерно через месяц вернули домой. Оказалось, жена все это время жаловалась в органы на то, что у них ребенок с инвалидностью, а значит, Илье полагается бронь. Оказавшись дома, мужчина позвонил Елене Кривошеевой и рассказал, что видел карандашную пометку в документах командования: «Кривошеев — груз 200». Больше они не общались, хотя и живут в паре улиц друг от друга, — морально тяжело. Только на похоронах мужчина подошел к горюющей женщине и сказал: «Нас предали».
«Я сейчас не в городе, — пытается соврать Илья в телефонном разговоре. А через 10 минут перезванивает и признается: — Простите, мне просто тяжело об этом говорить. Я даже дома не рассказываю, что видел. [Сейчас, в мирной жизни,] все как в страшном сне. Ночами не сплю, просыпаюсь. [Романа] жалко, жалко пацана. И он не один, кого мне там жалко».
Договариваюсь встретиться с отцом Романа на Базарной площади — место в самом центре города отстроили пару лет назад, на модернизацию объекта, как пишут местные СМИ, выделили почти 100 млн рублей. Одним из строителей был сам Роман — искал подработку перед уходом в армию. Обращаю внимание на монастырскую лавку, и в надежде купить постной еды направляюсь к ней. Еды там не оказалось, зато есть «Молитвослов православного воина» (издательство «Сибирская Благозвонница», Москва, 2023). На прилавке осталось всего четыре копии. «Да воскре́снет Бог, и расточа́тся врази́ Его́, и да бежа́т от лица́ Его ненави́дящии Его́, — листаю брошюру. — Упокой, Господи, души усопших раб Твоих: родителей моих, сродников, благодетелей (имена), и всех православных христиан, и прости им вся согрешения вольная и невольная, и даруй им Царствие Небесное».
46-летний Андрей Кривошеев приезжает через 20 минут, он вспоминает сына как «добродушного парня, который всем всегда помогал». Андрей говорит про последние дни с сыном: как искали снаряжение, везли вещи в военную часть, последний телефонный разговор. Затем новости о смерти: «[Осознание] пришло, когда гроб открыли», — достает Андрей носовой платок. На вопрос, почему все это началось, Андрей теряется, а потом начинает пересказывать телеэфир — с РФ воюет весь мир, а не Украина, войска дойдут до Киева, а боль была и после Чечни с Афганом.
«Я считаю, что… что я считаю… Я считаю, что президент прав. Этот фашизм нам не нужен… Хотя у меня и родственники в Сумах, но я считаю: мы правильно сделали. По телевизору показывают отношение к людям, как они себя ведут. Убивают всех подряд, историю вообще не ценят. Все перевернули наизнанку».
Андрей, отец Романа.
Моя попутка должна прибыть к Рыльску через несколько часов, и оставшееся время я слоняюсь без дела по улочкам, глажу кота на огороде и слушаю рэпера The Game — он звучит из колонок местной кальянной, где я пью чай. Оказывается, что в городе прямо на границе с Украиной можно найти не только символику СВО, но и надписи другого характера — за некоторые из них можно получить административную статью.
Уже в Курске, на вокзале, меня принимает за местного подвыпивший мобилизованный. На его кепке нашивка с фразой президента Путина «Мы попадем в рай, а они просто сдохнут», глаза блестят от радости. В итоге он просит закурить. Спрашиваю, как служится:
—Да такой х****й занимаемся. Отправляли туда, сюда, — размахивает руками мой собеседник. — Ты не представляешь, какой х****й там страдают: копают что-то. У меня на срочке такой х***и не было. Уже просился, чтобы меня на передок кинули. Рапорты-х******ы писал…
— Так, может, оно и к лучшему, что ты тут?
— Ну я знаю, что там п****ц, но з****о это все. Ниче — меня на следующей неделе должны в Луганскую область отправить (в этот момент глаза мужчины радостно загораются).
