Текст: Алексей Полоротов

Спецоперация идет уже больше трех месяцев. При этом в России исторически живет много граждан Украины и этнических украинцев. Многие из них с болью воспринимают происходящее, но по тем или иным причинам не могут или не хотят уезжать. Осторожно Media расспросили их о том, как изменилось отношение к стране, к происходящему и к их национальной самоидентификации. Из-за того, что позиции героев не во всем сходятся с официальным российским курсом, они попросили об анонимности. Мы публикуем их монологи

Максим,

Украинец, активист

Я родился в семье коренных украинцев Ставропольского края. Предков отца депортировали сюда из Украины лет 200 назад, они стали казаками и всегда жили в той же станице, в которой родился и я. От отца моя украинская фамилия. Родителей же мамы детьми эвакуировали из Украины во время Второй мировой, так на территории России встретились два украинских рода. Я всегда знал историю своей семьи, но никто у нас особого значения этому не придавал, быть украинцем на Северном Кавказе так же естественно и обыденно, как быть русским, казаком, черкесом, в школе были такие же одноклассники и учителя — если не украинцы, то с украинскими фамилиями.

Мову в нашей семье знала только бабушка, в школе учили только русские язык и литературу, ни о каких украинских классах я даже не слышал, да их и нет. Когда в военкомате в документах в графе «Национальность», не спрашивая, меня записали русским, я не возмущался. Когда в девяностые и в начале нулевых семья бедствовала, мы подумывали вернуться в Украину, но, по рассказам знакомых, там было еще хуже. Зато в 2006 году мне удалось уехать в США, где я попал в украинскую диаспору, они мне помогли с работой, я завел друзей из Киева, Тернополя, Львова, Ужгорода, мы вместе работали и отдыхали, никакого негатива ни от кого из них не слышал, стал немного учить мову, знакомиться с украинской музыкой и культурой. В 2013 году я вернулся в Россию и остался жить в Москве. На моем мировоззрении отразился скорее не 2022 год, а 2014 год. Я поддержал Майдан, я переживал за ситуацию в Крыму и Донбассе, но все, чем я мог помочь, — это пропаганда в сети и боевые действия с дивана. Я познакомился с единомышленниками из российских анархистов, и мы запустили несколько достаточно крупных проектов во ВКонтакте и затем в Телеграме. В 2022 году я участвовал в мирных протестах против в**** в Украине, на одном из них арестовали мою жену, назначили 20 тысяч штрафа.

Если говорить о системной дискриминации, то в России нет возможности обучаться на украинском языке, нет украинских школ, про украинские классы я тоже не слышал, возможно, есть факультативы где-нибудь в Краснодарском крае. Была украинская библиотека в Москве, но я слышал, что ее вроде закрыли, а директрису посадили. С бытовой дискриминацией пока не сталкивался, у меня российский паспорт, где не указана национальность, родной русский язык, а украинские фамилии носит много русских. Если прямо не спрашивают, то никто не знает, что я украинец, а не русский. В общении не позволял никому говорить «хохлы», также всегда озвучиваю свою позицию по Майдану, Крыму, Донбассу, но, наверное, люди попадались такие и окружение у меня проукраинское, так что до реальных конфликтов не доходило.

Моя мама скорее за Украину, но всю информацию получает из телевизора, поэтому для нее «все не так однозначно». Ее родная сестра, моя тетя — ватница и всегда была за Путина, хоть и украинка. Но мы редко видимся и почти не общаемся. У меня было много друзей в Украине, раньше звали к себе, сейчас многие стали беженцами. Они знают, что я занимаюсь политическим активизмом, и поддерживают меня.

В основном я не смотрю [пропагандистские передачи на ТВ], а если что-то попадается, то отношусь негативно. Еще много лет назад хотел сделать карту украинца и подать на гражданство, теперь это сложно. Возможно, попытаюсь обратиться в украинское посольство в Ереване или Тбилиси. Возможно, уеду в Европу, после войны хочу репатриироваться в Украину.

Мне не нравится их ложь, мне не нравится, что украинцев не считают за нацию. Я собираюсь уехать из России.

Максим

Александр

Родился в Крыму, когда он контролировался Украиной, менеджер по закупкам, 24 года

В 2014 году я жил в Крыму. 27 марта мне должно было исполниться 16 лет, возраст, когда в Украине получают паспорт. А «присоединение» состоялось 18 марта. Таких, как я, немало. Мы — люди без паспорта Украины, но с Украиной в сердце. Вопрос моей самоидентификации всегда стоял четко: я — украинец. Это было внутреннее состояние, на отношения с людьми не распространялось, и большого значения я этому не придавал. В России я себя всегда чувствовал чужим. Отсутствовала связь [духовная] с этой землей, и было полное безразличие к ее судьбе. С начала спецоперации обыкновенное непринятие переросло в ненависть. 

С дискриминацией в России я практически не сталкивался. Был только один неприятный инцидент — прямое унижение при общении с инструктором в автошколе. В целом на работе и учебе больше такого не было. Возможно, по причине того, что при вопросе «Откуда ты?», отвечал: «С Крыма». Дабы как раз-таки избежать нелестных комментариев. 

В семье поддерживают СВО, аргументируя это тезисами пропаганды. Поэтому общение очень тяжелое, тему стараюсь не затрагивать. В Украине остался папа, он живет в Киеве. С ним держу контакт, помогаю ему финансово, отношения положительные. Также есть бывшие одноклассники, реагируют нормально, периодически общаемся, ко мне претензий не имеют. Дальние родственники в первый месяц агрессивно реагировали, отказывались общаться. Сейчас немного наладилась связь. 

К пропаганде отношусь с юмором. Что взять с душевнобольных людей? Бред, который не стоит воспринимать всерьез. Из России собираюсь уехать, когда заработаю на это денег. 

Юлия

Студентка, украинка с российским гражданством, 21 год

Для меня остро вопрос идентичности не стоял, я почти не встречала людей, которым было бы важно, что ты из Украины, и тем более тех, кто относился бы к этому негативно. Возможно, потому что в кругу моей семьи полно людей такого вот «двустороннего» происхождения. Помню, в детстве я очень «шокала» (да и сейчас, чего уж). И всех это умиляло, мол, корни вспоминаются. А про то, что я украинка, вспоминалось довольно нечасто, в основном если спрашивали о происхождении. Есть такие черты, которые в бытовом сознании кажутся «украинскими»: гостеприимство, мы любим наготовить много еды, причем с пампушками и чтобы прямо много, вот такое, пожалуй, в себе замечаешь. С начала спецоперации об этом стало неловко говорить. С моим молодым человеком я могу пошутить про «не разбивай мое украинское сердце, коханий, поешь», но скажи я об этом кому-нибудь еще (из моих родителей, например), как минимум возникнет ОЧЕНЬ неловкая пауза. Сейчас будто надо эту часть себя притушить и лишний раз не отсвечивать.

Лично меня не дискриминируют, хотя с ужасом смотрю на те же видео, где просят выдать, кто украинец в автобусе. С другой стороны, по мне и не скажешь, что я украинского происхождения, может, это играет роль. Так что в общении со стороны друзей и знакомых, кроме каких-то шуток и лишнего повода подколоть, особо ничего не наблюдается. Благо с работой, вероятно, по тем же причинам, проблем тоже не возникает. Помню, когда все это началось, буквально в первые дни после «признания» ДНР и ЛНР я пришла устраиваться репетитором к женщине, приехавшей из Донецка, — мы с ней выяснили, что обе украинского происхождения и сидели полчаса обсуждая, что будет. 

С семьей все гораздо сложнее. Надо сказать, что с 2014 года отношения уже были подпорчены, хотя мои родственники обменивались едой/вещами, ездили друг другу в гости и т. д. Редко, но начинались разговоры про Крым, танки на границе и прочий взаимный «обмен любезностями», но потом все быстро меняли тему. Очень большая часть родственников у нас в Киеве и Виннице, и после 24-го числа начался сущий ад. 

Во-первых, российская часть семьи почти поголовно спецоперацию поддерживает, хотя, конечно, те, кто там был в сознательном возрасте, считают, что никаких фашистов в Украине нет. Просто «оборзели из-под Америки на Россию тявкать», как сказала одна моя родственница. Некоторые сильно верят в рассказы про фашистов, НАТО, биолаборатории и прочее, хотя, конечно, когда спрашиваешь их про реальный опыт, то отмахиваются, мол, жили в селе, да еще и в начале нулевых, это другое. Мы на этой почве часто ссоримся — мне порой даже прилетало за «предательницу родины». 

С началом СВО нам стали звонить ВСЕ, потоком. Звонили даже из киевского метро во время тревоги. Тут надо сказать, что одного из моих родственников (срочника) тогда без каких-либо уведомлений просто взяли и отправили прямо к боевым действиям. Мы все страшно переживали. И на этой «почве» посыпались звонки от людей в Украине. Думаю, не стоит уточнять, что звонили они в ужасе и ругались страшно. Тогда все рассорились окончательно, с взаимными проклятиями, плачем, криками и оскорблениями, обвинениями в том, кто вообще это начал. Кажется, у нас осталась всего одна родственница, которая готова с нами разговаривать, остальные больше не выходят на связь и, думаю, не собираются. Из Украины достаточно давно часть родственников уехала в Словению и Польшу, с ними теперь тоже нет возможности связаться. И я их отношение понимаю.

К пропаганде… Это прямо больная тема. Когда я еще жила с родителями, под того же Соловьева я уходила в школу, на работу, просыпалась и засыпала. Опыт, безусловно, ужасный. Однако я этому не верю — ну странно, когда все мирно общаются со своими бабушками, тетями и дядями в Украине, а потом включают телевизор, где все «нацики», и согласно кивают головами. Так не бывает.

К пропаганде (а это именно пропаганда) отношусь крайне негативно — мне кажется, то, что сейчас выпускают государственные медиа, наполнено очень людоедской лексикой и смыслом, банально не проходит проверку на критическое мышление и в целом больше апеллирует к каким-то «имперско-патриотическим» чувствам, нежели к здравому смыслу. Ненавижу это, если честно. Так обесчеловечивать людей должно быть запрещено (видимо, в прекрасной России будущего). 

Юлия

Я хочу уехать из России, но такой возможности пока нет. Когда-то я планировала уехать и попробовать пожить в другой стране. Что ж, я понятия не имела, что когда-нибудь буду всерьез планировать ПМЖ не в России. Часть меня хочет остаться, может, даже как-то повлиять на это (хотя, кажется, это как пытаться остановить «Сапсан» ладошками). В большинстве своем я просто чувствую, что людям с моей точкой зрения в России не рады и если все будет продолжаться в том же духе, то такие, как я, на самом деле станут «ненужными гражданами» с самыми печальными последствиями.

Александр

Журналист, гражданин Украины, 35 лет

Я всегда себя ощущал украинцем, более того, меня никогда не обижало обращение «хохол». Я с удовольствием говорю на украинском, слежу за новостями на родине и надеюсь туда вернуться. С началом операции эта надежда стала более осязаемой, потому что Россия стала реально освобождать Украину. Несмотря на то, что я вижу все недостатки и ошибки, допущенные Россией, я поддерживаю ее в этой ситуации и воспринимаю ее как болезненную, но необходимую операцию по удалению опухоли. 

Дискриминацию я ощущаю только со стороны сотрудников ФМС (сейчас — отдела по вопросам миграции МВД). Впрочем, они дискриминируют всех, в том числе и россиян. Друзья, знакомые и коллеги всегда с уважением относились к моей национальности, а также к моему южнорусскому акценту и уникальному малороссийскому чувству юмора. С началом спецоперации практически все выразили слова поддержки и попытались чем-то помочь.

Я не собираюсь уезжать из России. Я надеюсь, что Россия приедет на мою родину. На танке.

Александр

В семье спецоперацию поддерживают, а те родственники, которые остаются на оккупированных территориях, собираются выехать оттуда на освобожденные [Россией]. Многие из родственников из Украины разорвали со мной отношения, зная мою позицию. При этом, что интересно, больше всего хейта вылили те, кто уехал за границу или остался в тылу. Те же, кто пошел на фронт, просто перестали общаться с надеждой поговорить, «если живы останемся». Те же, кто поддерживает Россию, очень сильно беспокоятся по поводу того, что их города не освободят. Некоторые впали в депрессию или собираются уезжать.

К пропаганде отношусь негативно. Надо денацифицировать не «хохлов», а рагулей и реальных нацистов, которых там хватает. Так получилось, что сейчас Россия либо начнется, либо закончится. Другой вопрос, что, к сожалению, термин «денацификация» до сих пор остался непонятен. Что делать с главой «Азова» Билецким, который находится в Киеве? Что делать с главой СНБО Даниловым и другими русофобами? В общем, наша пропаганда изрядно недорабатывает.

Анастасия,

Гражданка Украины, одесситка, учится в России, 21 год

Украина — мой дом, я прожила там 17 лет в многонациональном городе Одессе, где всегда дружественно и гостеприимно относились ко всем. Я знаю украинский язык и свободно могу говорить на нем, восхищаюсь его красотой и благозвучием. При этом мой родной язык — русский, у меня мама — преподаватель русского языка и литературы. Я люблю изучать другие языки и культуры, путешествовать по разным странам, поэтому я никогда не стремилась себя причислять к одной национальности. К тому же во мне есть и польская, и еврейская, и русская, и украинская кровь.

Независимость, воля к свободе — вот те качества, которые, по моему мнению, являются отличительной чертой украинцев, и они определенно заложены и воспитаны во мне.

Анастасия

С начала «спецоперации» все изменилось. Все мои представления о дружбе народов, о справедливости разрушились. Все мои планы, мечты тоже стали невозможными. Я живу в постоянной тревоге и страхе за своих близких. Созваниваюсь с ними как можно чаще и боюсь, чтобы этот разговор не стал последним. Каждый день просматриваю новости и ужасаюсь количеству смертей, разрушениям, страданиям людей, которые остались в Украине и пытаются выжить.

В сравнении с этим мои проблемы с работой, учебой, отсутствием материальной помощи от родителей кажутся просто небольшими трудностями. Я резко повзрослела, и теперь мне нужно решать, чем и как я могу помочь.

Ни с какой дискриминацией напрямую лично я не сталкивалась в России. Были проблемы с трудоустройством из-за того, что у меня нет российского гражданства. Но в общении никогда не было из-за этого проблем, потому что меня окружают хорошие, понимающие люди, которым не важна национальность, а важен сам человек.

Ко мне из России в Одессу даже приезжал друг по приглашению в 2019 году, а в начале 2022-го мы поженились. Все мои друзья меня здесь поддерживают и помогают в этой сложной ситуации, я им очень благодарна за это. Они обожают украинскую музыку и мечтали приехать в Украину.

В семье относятся к спецоперации как к войне. Каждый день они слышат воздушные тревоги и прячутся в ванной. Хотят, чтобы это поскорее закончилось. У меня в Украине остались почти все родственники. Каждый день мы с ними созваниваемся. Родители за меня очень переживают и просят оставаться в безопасном месте, заканчивать обучение в Москве и потом самой решать, что делать. Но я знаю, что, если я буду оставаться здесь и дальше, наше общение будет становиться только более напряженным, я постоянно чувствую вину, что нахожусь так далеко от них и не могу никак помочь. Мои друзья из Украины, которые успели уехать за границу, меня постоянно спрашивают, когда я уеду из России, и предлагают свою помощь, но в последний месяц мы перестали связываться.

Я не смотрю российские пропагандистские передачи и с людьми, которые в это верят, я не общаюсь. Мне страшно представить даже, что люди действительно так думают. Я собираюсь уехать из России. 

Иван

Гражданин России и Украины, 24 года, студент

Украинцем этнически я определял себя в детстве, но по мере формирования убеждений такое самоопределение утратило смысл. Оно стало чуждо для меня. Средство выделить себя из толпы знакомых превратилось в барьер между мной и остальными. Где бы я ни был, я оставался чужим. В России я был «хохлом», в Украине «москалем». Я начал отвергать национализм, бороться в себе с его проявлениями. Украинцем как гражданином я и вовсе себя не определял до войны. В основном для меня Украина представляла собой отчий дом, родное уютное место, а не само государство. Я определял себя в первую очередь гражданином России, желал перемен здесь и с Россией связывал свои мечты о будущем, проявлял гражданскую активность, голосовал, интересовался общественной жизнью России, а не Украины. В**** сильно изменила мое отношение к этому. После ее начала я вытеснил из себя россиянина. Это была защита, и произошло это совершенно непроизвольно.

Говоря о России, я стал говорить «вы», вместо привычного «мы». Я думаю, это нормальная защитная реакция. Меня перестала интересовать жизнь в России, исчезли планы, связанные с пребыванием здесь.

Иван

Первые дни я не знал, что делать. Хотелось вернуться в родное место, чтобы помочь. Не было сил сесть и вернуться к делам. Я почувствовал разрыв между собой и гражданами России. Я не мог сосуществовать с отсутствием перемен, с пассивностью окружающих, даже не к другой стране, а к их собственному будущему. Это чувство притупилось за годы, но с войной оно нахлынуло сильнее, чем прежде. Я понял, что разрыв достиг максимума.

С дискриминацией или ксенофобией я почти не сталкивался. Между нами нет особых маркеров, которые указывали бы на происхождение. Единственный случай был, когда бывший работодатель высказал мнение, что все украинцы ищут наибольшей выгоды при наименьшем вкладе труда и готовы в любой момент перебежать туда, где больше платят и условия лучше, проще говоря, предать. Но это не показалось мне оскорбительным или неприятным. Это здраво и характерно для всех народностей, и я был удивлен такому представлению об украинцах. К сожалению, это влияло на взаимоотношения с работодателем и на рабочую среду.

Большинство членов семьи из России восприняли спецоперацию с болью и тревогой. Несколько членов семьи поддерживают войну. Один из них 24 февраля кардинально развернулся по отношению к властям, начал симпатизировать и оправдывать. Я думаю, люди так защищаются. Я видел, как страдают те, кто с в***** согласиться не готов, но считает, что сделать ничего не может, и вынужден принимать, что она вершится от их имени. Половина моей семьи живет в Украине. Родственники там относятся к этому без особых чувств. Ничего особенного.

Мое мнение относительно пропаганды никак не изменилось. Я относился к ней негативно до в****, и она не может быть воспринята мной хуже после. «Денацификация» и «освобождение» ничем не отличаются в этом плане от преступной борьбы за права, загнивающего извратившего демократию Запада и превентивной защиты. Черное называют белым, преступления оправдывают, а борцов с ними осуждают и клеймят. Более успешные страны обвиняют в собственных грехах и делают это вполне умело. С началом в**** я собрался и уехал. Думал, что надолго. Уехал в Молдову, где работал волонтером для беженцев. Я продолжал поддерживать связь с людьми в России. Чувствуя их сострадание, боль и человечность, я понял, что нужно вернуться и быть с Россией. С теми, кому тоже нужна защита, но кому ее никто не окажет.