Посттравматическое стрессовое расстройство (сокр. ПТСР, F43.1 по МКБ-10) — диагноз, который российские военные и врачи учитывают, по крайней мере на бумаге. Практика же показывает, что военнослужащие, столкнувшиеся с психическими последствиями участия в боях, не получают должной помощи и даже не могут доказать своё состояние. Журналистки Татьяна Акиншина и Анастасия Никушина поговорили с бойцами СВО, специалистами и родственниками ветеранов прошлых войн. Рассказываем, как ПТСР меняет жизнь военнослужащих и что они могут с этим сделать.

«Снятся трупы без голов и прилёты в мирных»

«У меня в комнате всегда стоит минимум четыре бутылки воды, которые я не трогаю, — говорит Николай* (имя изменено), вернувшийся из зоны СВО в феврале 2024 года. До мобилизации он работал энергетиком, «людям свет чинил». — Пока при любых хлопках и резких звуках, похожих на прилёт, я пригибаюсь, дёргаюсь в сторону. Мне снятся кошмары: что-то среднее между войной и обычной жизнью. То трупы без голов бегают по городу, то бомбардировки уничтожают мирные районы. Обычно, когда поток эмоций, крика и ужаса проходит через меня, я просыпаюсь в приступе панического страха».

Николай смог выбраться с боевых позиций и вернулся в часть. Там его отправили на военно-врачебную комиссию, а затем в госпиталь. «Я думал, там будет психолог: мне нужно было кому-то выговориться. Я написал рапорт, чтобы меня направили к специалисту, — продолжает Николай. — Но мне сообщили, что подать этот документ можно в течение трёх дней после прибытия в часть, а я прибыл в госпиталь вот уже как две недели назад. Значит, психолог мне не требуется. Мне поставили категорию здоровья “Б” и попытались в третий раз отправить меня на передовую, без отпуска и реабилитации, с осколками по всему телу».

Николая признали годным к продолжению службы с незначительными ограничениями. В ответе на обращение, которое он подал в военный госпиталь уже после присвоения категории «Б», сообщалось также, что на «медико-психологическую реабилитацию» его в течение трёх дней после прибытия в часть должен был направить командир войсковой части (документ есть в распоряжении редакции). Как именно командиры отслеживают психологическое состояние военнослужащих и отслеживают ли вообще, неизвестно. «Нам же ничего не доводят. У меня есть парни, которые спустя шесть месяцев добились приёма у психолога, но они писали кучу писем, готовили обращение в суд. Одного приняли и написали, что ему необходим санаторий для реабилитации», — рассказывает Николай.

Сейчас Николай ждёт подтверждения изменения категории здоровья с «Б» на «Д» — не годен к военной службе — и списания из армии. До тех пор формально он в отпуске. Военный говорит, что психолог ему уже не нужен. С кошмарами и тиками он справляется с помощью успокаивающей музыки: включает на компьютере на минимальной громкости и спит так всю ночь. Иногда это работает, но пока кошмары продолжаются: «Надеюсь, со временем всё пройдёт».

Неизвестно, сколько именно человек со стороны России прошло через СВО. В сентябре 2023 года были призваны, по данным Минобороны, минимум 302 503 россиянина. Сама армия выросла до 2,04 млн человек. Недавно Владимир Путин заявил, что в зоне СВО находятся «почти 700 тысяч человек». Можно с уверенностью предположить, что часть из них столкнётся не только с ранениями, но и с психическими травмами.

ПТСР — это как?

ПТСР (F43.1 по международной классификации болезней в 10-м издании) — ответ психики на стрессовое событие (краткое или продолжительное) угрожающего или катастрофического характера. ПТСР может возникнуть почти у каждого человека, получившего травму в результате какого-либо инцидента: военных действий, сексуализированного насилия и так далее. По сути, стресс из-за травмирующего эпизода — реакция нормальная. Но если соответствующее поведение сохраняется долгое время, оно начинает угрожать общему здоровью человека. Приходится говорить о специальном лечении. 

Сам термин был введён американскими врачами в 1980-е годы вместе с появлением DSM III (диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам). Тогда медики начали активно работать с ветеранами вьетнамской войны. Постепенно диагноз стали ставить не только военнослужащим.

Согласно клиническим рекомендациям, опубликованным Российским обществом психиатров и одобренным Минздравом РФ, к симптомам ПТСР относят: 

• Повторяющиеся переживания травмирующего события (флешбэки, представленные в навязчивых реминисценциях, ярких навязчивых воспоминаниях или повторяющихся снах). В большинстве случаев они неприятны и аффективно насыщенны. 
• Избегание действий и ситуаций, напоминающих о травме (фактическое избегание, чувство «онемения» и эмоционального притупления, отрешённости, невосприимчивости к окружающему, эмоциональная отстранённость, ангедония, ограничительное поведение).
• Чрезмерное физиологическое возбуждение (бессонница, связанная с наплывом неприятных воспоминаний о травматическом событии, гипервигилитет — сверхнасторожённость, повышенная реакция испуга).
• Нарушения сна (сомнамбулизм, сноговорение, гипнагогические и гипнопомпические галлюцинации).
• Генерализованная тревожность, постоянное напряжение, вспышки гнева, страха, паники и агрессии, вызываемые воспоминаниями о травме, и другие симптомы.

Часть этих симптомов необязательна для постановки диагноза «ПТСР», а большинство совпадает с клинической картиной других нарушений психики (смешанное тревожно-депрессивное расстройство, генерализованное тревожное расстройство, синдром навязчивых состояний), проявляющихся у военнослужащих после боевых действий. Поэтому диагностировать ПТСР сложно.

По оценкам сотрудников Центра психиатрии и неврологии имени В. М. Бехтерева, с ПТСР сталкиваются от 3 до 11% участников боевых действий. При этом среди раненых риск получения диагноза выше — 30%. В 2023 году эксперты говорили, что после возвращения ветеранов СВО нагрузка на систему здравоохранения, и психиатрическую помощь в частности, может увеличиться на 150 тысяч пациентов.

На этом фоне особенно остро встал вопрос помощи пациентам с ПТСР. До 2023 года в России не было единого протокола лечения этого расстройства. Так, нарушение предлагали лечить даже с помощью барокамеры, чтобы вызвать у пациента гипоксию, то есть фактически придушить его. Но обычно врачи опирались на клинические рекомендации по тревожным, паническим расстройствам.

21 июня 2023 года Михаил Мурашко подписал приказ об утверждении стандарта медицинской помощи взрослым при посттравматическом стрессовом расстройстве, предполагающем развитие единой практики — и диагностической, и лечебной.

Согласно новому стандарту, участникам СВО с ПТСР будут назначать индивидуальные сессии с психотерапевтом курсом минимум 15 сеансов по 1–2 часа каждый. Кроме того, рекомендована физическая активность, санаторно-курортное лечение. В документ также включили специфические психометрические методики и уточнили в нём список препаратов, рекомендованных для назначения пациентам с ПТСР: в основном речь идёт о транквилизаторах на основе бензамида, о седативных препаратах и антидепрессантах.

«Эти клинические рекомендации можно брать в работу, но с поправкой на то, что в этих материалах есть много устаревших методов и информации, — говорит клинический психолог Мария Гольм, регулярно работающая с бойцами СВО. — Тем не менее рекомендации вполне рабочие — это не строгие критерии и нормы, а скорее ознакомительный материал для коллег. Некоторые вещи, которые там описаны, очень эффективны, а другие — наоборот».

С передовой на Соловки

«Я впервые в ДНР приехал в 2016 году. Мне один человек сказал: “Ты с войны не вернёшься”. Я думал, что это очередной стёб от уже воевавших. Оказывается, для меня и тут всё война: блик окна, свист тормозов машины», — говорит Иван (имя изменено). Ему всего 28 лет, но выглядит он значительно старше.

Первый боевой опыт он приобрёл в 20 лет в Донецке, и с тех пор многие военные «рефлексы» стали для него постоянными. Иван рассказывает, что хотел воевать в Донбассе ещё в 2014 году, но «тогда неясно было, как на такое государство посмотрит». Он прошёл срочную службу, полгода поработал и в 2016 году «уехал в ополчение». Официально его участие в боевых действиях никак не было оформлено, из документов он подписывал только «обещание защищать народ Донбасса». «Это ты никто, звать тебя никак. С оружием в руках против государства другого воюешь на его территории», — объясняет Иван. До 2020 года он также подписывал контракты с местными донецкими и луганскими воинскими частями, но у них не было никакой юридической силы: «Я гражданин РФ, а они непризнанные государства. Какие контракты и обязанности тем, кого не существует?». Так Иван с перерывами на гражданскую жизнь в качестве добровольца воевал в Донбассе: в 2016-м и 2017-м — в Донецке, в 2020-м — в Луганске. Зарплату в 15 тысяч рублей ему платила Донецкая и Луганская народная милиция.

В 2022-м, после начала СВО, Иван сам пришёл в военкомат и попросился на фронт. По документам его оформили как мобилизованного и отправили под Купянск (Харьковская область). Спустя год Ивана «списали по психушке». Как он сам объясняет, за то, что хотел убить командира, который отправил его вместе с сослуживцами на штурм, а сам «ушёл назад» в тыл. Военно-врачебная комиссия диагностировала Ивану диссоциальное расстройство личности и признала его негодным к дальнейшей службе (документ есть в распоряжении редакции). В сумме на передовой (считая с 2016 года) он провёл полтора года. 

В последнее время Иван работал на курсах военной подготовки, но «это не то». Он объясняет, что хочет вернуться на фронт: в гражданской жизни ему трудно и некомфортно, она для него теперь — чужой мир.

…Там всё намного проще, и я думаю, что это и есть реальный мир, человеческая сущность. Сегодня отдал ему всё, обнялся, а его на глазах разорвало на ошмётки и думаешь: “Бывает”.

В мирной жизни Иван постоянно носит с собой аптечку, старается не ходить в толпе и по центру улицы — «хорошая мишень». «Я головой там, я всё равно жду снайпера в местах, похожих на места оттуда. Проходя по газонам, я выискиваю следы минирования», — рассказывает он. «Это рефлексы. Есть три реакции на угрозу: “Бей, беги, замри”. К примеру, если я прохожу между домов и резко вылетает машина, я пру на неё по диагонали, а не останавливаюсь, хотя ещё на тротуаре».

Каждый день ждать смерти выматывает. Из тел людей получается такое, что ни в одном ужастике не видел. А потом уже смиряешься, что сам так же будешь лежать: порванный снарядом, почерневший, объеденный крысами — и понимаешь, что иначе не будет. И вдруг оказываешься на гражданке. Люди, метро, магазины, еда. И они не такие, они ничего не понимают, ничего не боятся.

Иван говорит, что один раз обращался в фонд «Защитники Отечества» за психологической помощью, но больше не увидел в этом необходимости: врачи сказали, что у него крепкая психика и с учётом пережитого он хорошо держится.

Иван заметил, что после службы в зоне боевых действий он стал агрессивнее. При этом пытается справиться с эмоциями самостоятельно и не срываться на окружающих: «Бывало, брал полотенце, зажимал в зубы и просто тупо орал в него, чтобы не услышали соседи». В то же время он теперь безучастно относится ко многим событиям в жизни, больше употребляет спиртного. Говорит, что для него это способ сбежать от мира и своих чувств. Иван рассказал, что один из его сослуживцев сейчас ушёл в запой, потому что «ему осколок в голову попал, задел мозг, а его оставили дальше служить». «Алкоголь и наркотики многих из нас убивают даже после войны», — констатирует Иван.

Какой человек останется нормальным после того, как лежит в яме, пытаясь прикрыться гнилым трупом, повалив его на себя, зная, что защититься не сможет. А сейчас либо с коптера скинут ВОГ (осколочный боеприпас для гранатомёта — ред.) или гранату, или просто будут стрелять по брустверу так, что головы не поднять. Даже нет патронов и возможности отбиться.

Сейчас главная трудность для Ивана — взаимоотношения с семьёй. Признаётся, что морально чувствует себя «в аду». «Меня реально не беспокоит, что я в кого-то стрелял, что сам чуть не погиб много раз. Вот взаимоотношения с матерью, бывшей супругой — это да». В последних диалогах он говорил, что работы у него сейчас почти нет, «задолбался». По его словам, категория негодности — это не препятствие к возвращению на СВО: достаточно сказать, что «жалоб не имеешь». В июне 2024-го Иван уже собрал рюкзак в командировку и планировал добираться на фронт, но в последний момент передумал и прямо в военной форме уехал молиться в монастырь: «Война не помогала. Глядишь, вера и отшельничество поможет».

«Людям особенно помогают когнитивно-поведенческая терапия (КПТ) и EMDR-терапия. Обе ориентированы на работу именно с травмой и имеют полноценные протоколы. Если психотерапия не помогает или человек от неё отказывается, или есть сопутствующие заболевания (депрессия, тревожные расстройства), врач должен предложить медикаментозную терапию. Чаще всего применяется терапия антидепрессантами из группы СИОЗС (сертралин, эсциталопрам и т. д.)», — комментирует стандартную практику лечения психиатр Кирилл Сычёв.

Но часто военные просто не доходят до специалистов, не имеют финансовых или психологических ресурсов для получения квалифицированной помощи или отказываются от терапии из-за отсутствия быстрого прогресса и ощущения, что специалист всё равно не сможет понять переживаний, которые испытывает человек, прошедший через боевые действия. Клинический психолог Мария Гольм замечает, что во многих психологических подходах аналогичный опыт, напротив, мешает процессу терапии. Но даже решаясь на терапию, многие бойцы часто руководствуются не экспертизой, а здравым смыслом или желанием «выбрать меньшее из двух зол» — пойти к психологу вместо психиатра.

Как с ПТСР справляются сами военные

Вернувшись с фронта, не все ветераны боевых действий ведут себя «спокойно». В течение последних двух с половиной лет в новостях регулярно появляются сообщения о жестокой, чрезмерно агрессивной реакции военных на поведение гражданских. Так, в ноябре 2023 года в Аткарске ветеран сначала провел в школе «Урок мужества», а через пару часов сильно избил своих соседей. В январе 2024 года «Фонтанка» рассказала об уроженце Чечни: он вернулся в Санкт-Петербург после полученной контузии и устроил уличную драку. В июне этого года в Кемеровской области обнаружили тело 12-летней девочки, в убийстве подозревают участника СВО Андрея Быкова. До участия в спецоперации он был в колонии, но вышел досрочно благодаря военному контракту, попал в плен на фронте и вернулся в Кемеровскую область после обмена.

«Агрессия, настороженность, в том числе по отношению к близким, — проявления механизма избегания. Человек с ПТСР испытывает сложности с регуляцией эмоций, а потому нередко реагирует именно агрессивно. Порой агрессия проявляется даже по отношению к терапевту, что мешает построению рабочего альянса», — говорит клинический психолог Мария Гольм.

Одни пытаются избавиться от последствий полученной психологической травмы с помощью алкоголя и психоактивных веществ — самых простых и доступных средств самопомощи, усугубляя при этом своё состояние. «У меня нет точной статистики, но среди своих пациентов я не могу вспомнить ни одного, кто к этому бы не прибегал, — говорит клинический психолог Мария Гольм. — Конечно, это очень затрудняет терапию, потому что приходится параллельно работать с двумя проблемами: ПТСР и, например, алкоголизмом. И это учитывая, что терапия ПТСР сама по себе очень комплексная, с постоянными откатами, регрессом, и требует сильной поддержки от близких и терапевта».

Возможно, даже более значительную роль, чем медицинские стандарты, в процессе восстановления после ПТСР играет принятие симптомов и проявлений возможного диагноза семьёй военнослужащего и обществом, в которое он возвращается. 

Поддержка семьи, безусловное стремление близких принять человека с диагнозом и помочь ему в преодолении психологических проблем — важный фактор успешности терапии. Мария Гольм замечает, что бойцы СВО, проходящие терапию, нередко испытывают проблемы с мотивацией — им кажется, что работа не даёт результата. Тем не менее именно члены семьи, близкие люди могут сориентировать человека, поговорить о его проблемах прямо, «по душам».

Взгляд ребёнка

«Когда он приезжал из командировок, у него были проблемы с алкоголем, и он мог уйти в загул. Он бухает и гуляет. Идёт по бабам. Видимо, это позволяет расслабиться и забыться», — говорит Олеся. В начале 2000-х, когда она была совсем маленькой, её отец служил в составе ОМОНа во второй чеченской войне. Ездил в командировки часто и надолго: в первый раз был на Кавказе год, затем возвращался туда периодами до 2009 года, пока не закончился режим контртеррористической операции (КТО). Вернулся домой с контузией — подорвался на фугасе.

Олеся заметила, что после командировки отец изменился. Кроме того, что он стал хуже спать, появились «ничем не обусловленные всплески агрессии», он стал часто ссориться с мамой, мог внезапно «по столу еб****». «Я всё детство его боялась, боялась его реакции. Чувствуешь какую-то угрозу», — говорит девушка. Домой он часто возвращался пьяным. «Недалеко от части было казино и кафешки. Он меня бухой брал в это казино, и мы с ним в автоматы играли», — вспоминает Олеся. В 2010 году отец закодировался от алкоголизма.

После службы в зоне боевых действий мужчина привёз в мирную жизнь военные привычки. В Чечне он был водителем и там при езде держался обочины, чтобы не наехать на фугас. Эту особенность он замечал за собой первое время после командировок: легковую машину мог «специфически» водить по городу.

Он делился воспоминаниями о пережитом боевом опыте только с дочкой, внутри семьи это почти не обсуждалась: «Отец рассказывал, как машину с его коллегами расстреляли, и из отверстий в машине кровь текла. Он ни с кем особо не говорил об этом». Олеся говорит, что с её матерью он эти темы не поднимал, да и сама мать не интересовалась командировками и «не думала, что у него проблемы». За психологической помощью мужчина не обращался, а на медосмотре вместе с коллегами писал заранее выученные ответы. «Никто особо не знает, что такое ПТСР. Весь сеанс у психолога ограничивается тем, что им дают тест, и они уже знают правильные ответы. Ответы, которые не покажут тебя психом. Они их пишут и выходят», — вспоминает Олеся рассказы отца. 

В 2022 году на фоне частых семейных ссор отец Олеси подписал контракт на СВО, не сказав ничего жене и дочери. «Поставил нас перед фактом. Это был, безусловно, кризисный период в его жизни. Попытка решить свою ситуацию, сменить обстановку. Съездить, чтобы забыться», — объясняет Олеся. На СВО он пробыл в составе Росгвардии 4 месяца: «следил за порядком», участвовал в задержаниях. После возвращения занимался самолечением: пил снотворное и успокоительное, чтобы восстановить сон. К психологу не обращался и иронизировал над женой, которая регулярно посещала специалиста. 

Олеся считает, что отец сам «даже не задумывался», что у него могут быть психологические проблемы, пока она ему об этом не сказала спустя несколько лет. Он ответил: «Да, возможно». «Со стороны их руководства не было особо инициативы. Они в целом не понимали, что это проблема и что с ней можно как-то справиться без помощи алкоголя», — говорит Олеся. Сейчас её папа «гражданский» — трудится охранником на предприятии.

Терапия, возможность переработать травму, чтобы перестать бесконечно её избегать, необходимы человеку. Именно в процессе такой терапевтической работы у пациента получается восстановить устойчивость к стрессу. В противном случае человек так и не почувствует, что находится на своём месте — ему будет казаться, что проще вернуться на фронт, где другая социальная реальность, другая жизнь.

Помощь общества

Есть мнение, что возвращение людей со СВО приводит к резкому увеличению числа уголовных преступлений. Так, согласно докладу российского адвокатского объединения «Травмпункт», в 2022 году в России процент убийств и покушений на убийство действительно вырос впервые за 20 лет — на 4%. 

Заранее остерегаясь возможных проблем, люди скорее отторгают возвращающихся со СВО солдат, нежели стремятся принять их и интегрировать в повседневную жизнь — неоднократны случаи отказов в приёме на работу солдат СВО. И если афганцы создавали объединения, зачастую выступавшие отдельной политической силой, а участники чеченских войн, по словам социолога Алексея Фирсова, не получали особого, специфического статуса и быстро растворялись в обществе, бойцы СВО находятся в иной ситуации.

«Сейчас, с одной стороны, государство сильное и автономной консолидации групп фронтовиков не захочет. С другой — и растворять этот слой оно не будет», — говорил социолог Алексей Фирсов в интервью «Коммерсанту». По мнению эксперта, государство пытается героизировать новый слой участников военных действий, но не представляет опыт его представителей как травмирующий — это противоречило бы маркетинговому подходу, выбранному для привлечения новых контрактников.

«Осторожно, новости» сделали запрос в несколько НКО, адресно поддерживающих ветеранов боевых действий и их семьи. Большинство общественников отказались отвечать на вопросы. Представители организации #Мывместе, единственной, на чьей странице есть информация о специальном проекте «Адаптация военнослужащих», проигнорировали запрос, а представитель регионального отделения перестал выходить на связь после того, как пообещал уточнить в пиар-службе возможность дать комментарий.

В некоторых регионах инициативы выдвигают местные волонтёры. Например, в Тюмени представители отделений всероссийских организаций «Подари ребёнку праздник» и «Защитники Отечества» создали проект «СВОя атмосфера». Бойцов СВО будут отвлекать от стресса с помощью арт-терапии (рукоделие и рисование), патриот-акций и благоустройства памятных мест, а ещё научат вести блог.

Чтобы интегрировать военных в социальную жизнь, их приглашают в школы на тематические занятия: рассказать о своём опыте на передовой, ответить на вопросы детей и подростков. Насколько помогает эта деятельность, открытый вопрос. При этом подобные уроки для школьников неоднократно проводили бывшие заключённые, которые попали на СВО из колонии.

Потребности армии

Помимо утверждённых клинических рекомендаций, на порядок лечения ПТСР у российских военных влияет и приказ от 2017 года «О медико-психологической реабилитации военнослужащих». Среди показаний к лечению в нём упоминается и ПТСР (F43.1). 

Согласно приказу, проходить реабилитацию военные должны в санаториях, на базах и в домах отдыха Министерства обороны. Кого направлять на военно-медицинскую комиссию (ВМК), которая примет решение о назначении лечения, а кого нет, решают командиры воинских частей. Происходит это так: не позднее трёх суток после прибытия военнослужащего в часть командир направляет его на врачебную комиссию, а та выносит решение о назначении реабилитации. Не позднее чем через семь дней командир подаёт в санаторий или дом отдыха заявку о выделении путёвки.

Теоретически военнослужащие имеют доступ к помощи специалистов, но часто получить её не могут: их просьбы либо просто не доходят до командования, которое и перенаправляет солдат в руки врачей, либо игнорируются.

Так, именно 10 дней санаторного лечения получил 36-летний Виктор Аношин, мобилизованный в октябре 2022 года. После восьми месяцев службы он «сломался морально-психологически» на фоне отсутствия отпусков и ротации: «Был один прилёт вблизи нас, когда пять человек “затрёхсотило” сразу. Там были оторванные руки, ноги, другие ранения у товарищей. После вот этого случая я любой прилёт стал воспринимать так, что со мной может произойти то же самое».

«Он у нас общаться нормально не может. Чуть что сразу начинает кричать, быстро из себя выходит, — говорит жена Виктора Ксения. — С детьми по этому поводу не разговариваю. Они не спрашивают, потому что он пытается себя вести с детьми нормально, сдерживается. Я готова поддерживать мужа, но только не получается пока исправить ситуацию». 

Сейчас Виктора мучают кошмары, панические атаки, а сам он сомневается в том, что может себя контролировать. «Наши друзья врачи (правда, не психиатры), посоветовали пить “Атаракс” для сна — вот его он и принимает», — рассказывает Ксения. Но на медицинской комиссии новую категорию мужчине назначать не стали. Поэтому в течение нескольких месяцев Виктора удерживали в воинской части в Уссурийске для отправки на фронт. В итоге уже после широкой огласки ситуации и многочисленных жалоб его перевели на лечение в госпиталь.

Как-то изменить условия на самом фронте для предотвращения возникновения ПТСР нельзя. Логичнее просто не ехать на фронт, чтобы избежать ситуации стресса. «Но есть данные, свидетельствующие о более частом возникновении травмы в случае более длительного нахождения в зоне боевых действий. Неблагоприятные условия жизни, отсутствие качественной психологической и медицинской помощи тоже увеличивают вероятность ПТСР», — говорит психиатр Кирилл Сычёв.

У составителей клинических рекомендаций, утверждённых Минздравом РФ, другой взгляд на вопрос повторной отправки на фронт людей с ПТСР: «…отказ от немедленной эвакуации при лёгких и умеренно выраженных стрессовых реакциях и скорейшее возвращение в боевую обстановку оказывает положительное действие за счёт происходящей заново интеграции травматического опыта».

Какого-то конкретного заявления никто из высшего руководства страны и армии о проблеме ПТСР не делал. Зато об отношении государства можно судить по словам ректора Восточно-Европейского института психоанализа профессора Михаила Решетникова, выступавшего в феврале 2023 года в Госдуме на заседании, где обсуждалась реабилитация ветеранов СВО: «Обстрелянный и переживший ПТСР военнослужащий — это “золотой фонд” любой армии». 

Татьяна Акиншина
Анастасия Никушина