Спецоперация в Украине идет уже почти три месяца. Минобороны бодро отчитывается о военных успехах, прокремлевские СМИ рассказывают о победах над нацистами и о том, как «нас там ждали». При этом, хоть боевые действия и идут на территории Украины, за последний месяц российские приграничные области обстреливали десятки раз. Особенно активизировались силы ВСУ на границе с Белгородчиной — новости о прилетах приходят оттуда по несколько раз в день. Корреспондент «Осторожно Media» Алексей Полоротов отправился в Белгородскую область, чтобы понять, как изменилась жизнь здесь после начала спецоперации, и пообщаться с беженцами из Украины. 

11 мая

18-летний Руслан Нефедов родился в белгородском селе Солохи. Был приятным, славным парнем — неглупым и с хорошим чувством юмора. После школы переехал в Белгород, поступил в местный строительный колледж. Мечтал ли он об этом, да и вообще кем хотел стать — одногруппники не знают. «А кто в 18 лет знает?» — говорит Лада Пустовойтенко.

Вечером 11 мая он пошел гулять — походить по улицам, посидеть на воздухе. Было еще не слишком поздно, рассказывает его сестра Наташа. Она стала искать его сразу после начала обстрела, но дозвониться не получалось. Трубку взяли потом, после нескольких попыток. Кто-то на там конце сказал ей, что Руслан ранен.

Снаряд ударил около памятника героям Великой Отечественной, в самый центр села.

«Муж смотрел футбол, когда началось. А потом уже вышли смотреть, куда попало, что побило. А у памятника увидели Руслана», — говорит тетка подростка. Ее дом тоже побило осколками, вылетели стекла. Подростка повезли в больницу, не дожидаясь скорой, но не успели. Скорой-то передали, а вот спасти не удалось.

Нефедов учился в Белгородском строительном колледже. Там не очень настроены разговаривать с журналистами о погибшем студенте. По одному из указанных на сайте телефонов мне ответили, что «скорбят вместе с родителями, а сам Руслан был хорошим и исполнительным студентом, который никогда не вызывал нареканий и был на хорошем счету». В селе же парня любили. «Был отзывчивым и добрым».

Кроме Руслана в селе пострадало еще семь человек. Губернатор Гладков почти сразу объявил, что семья погибшего получит от государства компенсацию в 3 миллиона рублей. Раненым пообещали выплатить по 500 тысяч. 

В комментариях под новостью о гибели Руслана в группе во «ВКонтакте» пишут в основном соболезнования. И почти не пишут об Украине.

25 апреля 

Чем ближе к границе, тем меньше Z-символики в городах. В Твери популярной буквой облеплен едва ли не весь общественный транспорт, местные говорят, что и на зданиях в городе она много где висит. В Орле Z красуется на местном вокзале и Доме железнодорожника. В Курске Z-символики уже нет, зато очень много силовиков с автоматами. Приходишь на вокзал, и ощущение, будто готовятся к штурму. 

Спрашиваю у полицейского:

— А почему вас тут так много?

— Усиление. Прилет был в области. Понятно, что сюда не прилетит ничего, но вдруг диверсанты какие, — говорит устало. 

Вопросов не остается, отстаю от усталого полицейского. 

Когда подъезжаю к Белгороду — уже ночь. Там на вокзале дежурят уже не полицейские с автоматами, а военные. Но все абсолютно спокойно, досмотр гораздо расслабленнее, чем в Курске. 

Рядом с гостиницей на скамеечке сидит дед. Хочу закурить, спрашиваю разрешения на всякий случай. 

— Садись рядом, закуривай, не стесняйся. Я 14 лет как бросил, но дымок люблю, мне не мешает, — говорит дедушка со скамейки. 

Сажусь, закуриваю. Говорю, мол, погода хорошая. 

— Да и зима теплая была. Ну, у нас, — отвечает.

— А у вас — это где?

— Так в Изюме. Это недалеко тут. Да и сейчас там хорошо. Плохо вернее. Но тепло уже.

— Да уж…

— А вы украинец? — спрашивает дедушка. 

— Нет, — говорю, — я с Севера сам, а сейчас из Москвы приехал.

— Ну там холодно, наверное. 

— А как там у вас вообще было в последнее время? — спрашиваю. 

— Да как-как? Плохо было. Два месяца в подвале ночевали. Иногда и днем не выходили. Вот тут помылся нормально в первый раз с начала *****. Я, кстати, Валентин.

— Алексей. Приятно познакомиться.

В этот момент с вокзала доносится грохот — вагоны перецепляют. Дед Валентин резко, насколько это возможно для старика с палочкой, дергается и собирается куда-то прятаться. 

— Б****, подумал: бомбежка, — смеется дед несколько секунд. 

А потом начинает беззвучно плакать.

Дед Валентин рассказывает, что никаких «бандеровцев», конечно, на харьковщине нет. «Вранье это все!»

«Жили нормально. Не то чтобы мы русских там к себе ждали на танках, но и отношение нормальное было. Сам посуди, половина у нас оттуда в Россию уехали и жен-мужей нашли, там у нас тоже половина из России. Теперь, конечно, дружить не получится, наверное», — рассуждает дед Валентин. 

Российские войска взяли Изюм под контроль в начале марта, но ВСУ еще пытались контратаковать, в городе шли бои. 

«У меня соседку ранило, знаешь как. Российская колонна едет по городу, там несколько машин, грузовики с солдатами, в общем, едут. И по одной из машин стреляют вэсэушники. Уж не знаю откуда, но машина взрывается, и осколком девочке в руку прилетело. Кусок мяса прямо на руке вырвало. Но ее российские перебинтовали быстро, помощь оказали, лекарств дали. Живая», — рассказывает Валентин.

Сам он собирается сначала в Петербург к внучке, а потом в Израиль к дочери, хотя из Украины уезжать не хотел. 

«Мэр [Изюма] эвакуацию объявил, а автобусов не хватало. Ну пара тысяч человек уехали, а за остальными не вернулись. Представляете? А потом еще и объявили, что тех, кто вот до такого-то дня в Украину не уехал, с нашей стороны принимать не будут. Сепарами объявили! А чего сепарами? Мэр-то вот первый бежал, а за нами не вернулись. А мне теперь и в Украину не попасть».

Для деда Валентина невозможность попасть в Украину — вдвойне драма, потому что он любит не только страну, но и женщину. 

«У меня зазнобу во Львов эвакуировали. Семья смеется: 80 лет, влюбился, старый дурак, куда тебе. А что такого? Я в этот Израиль максимум на месяц, потом к зазнобе как-нибудь через Польшу!» — хорохорится дед Валентин. 

Прощаемся, желаю ему удачи. В ближайшие несколько дней он мне перескажет свою историю еще не раз.

19 мая

Вечером 16 мая губернатор Белгородской области заявил, что с начала спецоперации в Украине в Белгородской области был поврежден 281 дом. В Нехотеевке и Журавлевке их восстановлением сейчас никто не занимается — там “сохраняется высокая вероятность” обстрелов. Села находятся у самой границы с Украиной и по ним бьют чаще других. 

В конце апреля из этих сёл уехало чуть больше половины местных жителей, к середине мая уговорили уехать большинство. Кого-то разместили в белгородских гостиницах, кто-то поселили у родственников. Но многие все равно ездят сюда каждый день из Белгорода — из-за работы. Но люди все равно ездят к границе на работу. Там продолжают работать заправочные станции, пограничный пункт, да и в сельскохозяйственных работах 

«Как люди могут бросить работу? На что жить?Тем более уже не молодые там работают! У всех кредиты, ипотеки! В конце концов люди и хозяйством жили! У некоторых это их единственный доход. Народ пытается донести до власти, что им тяжело и дорого ездить каждый день домой и все управлять! Поэтому они там и остаются. Даже просто собаку и кошку ты не выбросишь на помойку, потому что он тоже живые», — говорит супруга сотрудника заправки в приграничье Маргарита Белоусова.

Губернатора Гладкова многие сейчас хвалят. Но Маргарита в своих претензиях не одинока. Белгородчанка Светлана Иванова уверена, что его хорошего отношения к местным – мало. Нужно позаботиться о безопасности наперед.

«Может, лучше поговорить о безопасности приграничной территории, а не мотаться по больницам?», – спрашивает Иванова.  

Приграничные населенные пункты неоднократно обстреливались с 24 февраля.

1 апреля: пожар на нефтебазе в Белгороде.
12 апреля: Шебекинский район, повреждены железнодорожные пути.
14 апреля: Журавлевка, осколочное ранение у местного.
19 апреля: Головчино, повреждена газовая инфраструктура и линия электропередач. Трое пострадавших
24 апреля: окрестности Отрадного.
25 апреля: Нехотеевка и Журавлёвка. Двое пострадавших.
26 апреля: Головчино, разрушены больше десяти домов и жилые постройки.
5 мая: Нехотеевка и Журавлевка
11 мая: Солохи. Погиб Руслан Нефедов, семеро ранены
15 мая: Середа. Ранен один местный. 
18 мая: Безымено. Один пострадавший. Солохи. Один пострадавший.

23 дня и 12 обстрелов назад 

26 апреля местные ещё не считают положение дел настолько серьезным, чтобы массово эвакуироваться. Ночью обстреляли Нехотеевку — это у самой границы с Харьковской областью. Договариваемся с водителем доехать до села. Он соглашается, но честно говорит, что нас туда вряд ли пустят без специального разрешения. 

Разрешения и правда никакого нет. В Нехотеевку попасть не получается. Разворачивают. Трясемся обратно.

— Как думаете, — спрашиваю, — долго это все еще длиться будет?

— Да хрен его знает. Хохлы нормально так держатся, я не ожидал. Хотя щас им америкосы и вся Европа помогает. Тут, считай, со всем миром уже сражаемся. 

— А нужно нам это все было вообще?

— Ну мне, конечно, нет, у меня половина родни с той стороны границы жили раньше. Сейчас кто сюда перебежал, кто в Украину обратно. Но я считаю, что проигрывать мы не имеем права, надо щас, чтоб они на мир согласились на наших условиях. 

— А почему не имеем права проиграть? 

— Да развалится страна тогда нахрен, да и все. 

Возвращаемся в Белгород. Здесь как будто никто ни о каких обстрелах и не слышал. Единственное, каждые 10–15 минут натыкаешься на патрули: два солдата, один полицейский, все с автоматами. Видно, что диверсантов они никаких не ждут в центре города, но задача поставлена.

Город уже расцветает, кругом зелень, исторический центр очень аккуратно сберегли, глаз радуется — город, где вообще-то хочется жить. Ну и точно не откажешься еще раз побывать. 

У памятника Победы сидят военные — в увольнении. Пьют лимонад, едят мороженое. 

— Были там уже? — спрашиваю.

— А тебе какое дело? 

— Да я так, любопытный просто.

— Шпион штоль? — смеются.

— Да нет, я даже украинского не знаю! 

— Мы, паря, много где были. И если надо, то еще будем, не мешай отдыхать, — отвечает мне военный. 

Народ гуляет абсолютно расслабленный. Готовятся к Пасхе, что-то покупают, шутят, смеются. Ощущение совсем не «спецоперационное». Праздничное как будто больше. 

Подсаживаюсь на остановке к женщине с ребенком. Спрашиваю: «У вас жизнь как-то изменилась с 24 февраля?»

Женщина смеется: «Вообще-то очень сильно. Я теперь здесь живу».

После неловкой паузы спрашиваю, мол, откуда. Из Харькова, оказывается. 

Говорит, что вся родня в Россию поехала и им с ребенком деваться тоже некуда было. 

«А изменилось что? ***** началась, вот что изменилось», — бросает женщина напоследок и садится в автобус. 

Мне крыть нечем. 

Мимо проехал КамАЗ с солдатами.

Вечером новость про прилет в Отрадное. Это уже 30 километров от Белгорода. Договариваемся с коллегой из РИА Новости съездить туда утром. Но за ночь в Курской области успели сбить два беспилотника. Решаем, что лучше доехать сейчас. Ждем разрешения от властей. Спустя несколько часов становится понятно, что с властями что-то не получается, — еду все-таки в Отрадное. Без каких-то особых целей, потому что снимать воронку от снаряда в поле не очень интересно. 

Встречаю мужика, спрашиваю, как после прилета живется. 

«Ну мы ******, конечно, все. Но я думаю, что снова не прилетит. Чего по нам бомбить», — отвечает. 

Уезжать не собирается — «огород вообще-то», спецоперацию одобряет. «Нациков ****** надо, наркоманов этих, нормальных не трогать, а нациков *******», — говорит мой собеседник.

— Как жизнь ваша изменилась с 24 февраля?

— Ну… Да никак, разве что на небо почаще посматриваем. 

Звоню в Журавлевское сельское поселение. Журавлевка и Нехотеевка — два соседних приграничных села, по которым чаще всего стреляют с украинской стороны. 

— Здравствуйте, хотел бы к вам поснимать приехать. С людьми пообщаться.

— Ой, да сколько угодно, только это областные разрешают. Если договоритесь, то приезжайте. 

— А много там вас вообще? Люди-то еще не все сбежали?

— Да ну тебя, какой-там! Ты шо, шоб люди побросали свое? Ну те, кто помоложе, уехали, а старики хозяйство свое не бросят. В Нехотеевке вот из 180 человек осталось 80. В подвалах ночуют, боятся, а не уезжают. Да и некуда многим. 

Но бомбили в Белгородчине не только приграничные села. Прилеты были и практически по самому городу. 1 апреля два украинских вертолета смогли преодолеть границу и нанесли удар по белгородской нефтебазе. Тогда это происшествие вызвало ярость и недоумение у россиян: это что, и нам может прилететь? И полный восторг у украинцев, мол, получите, кляты москали! 

Нефтебаза расположена на западе, в пригороде. При желании из центра туда можно дойти пешком за час-полтора, на машине — 15 минут. 

Объект не выглядит как неприступная крепость. Забор с колючей проволокой по периметру да скучающие дальнобои, которые ждут заправки. 

Разглядеть резервуары, которые бомбили украинцы, не так сложно — они черные. Считаю: восемь штук. Вообще повезло. Те объекты, которые не пострадали, очень близко находятся, там вообще все близко, и если бы украинцы сработали качественнее, а наши спасатели и пожарные — хуже, то все могло бы закончиться очень плохо. 

Делаю круг вокруг территории. Навстречу идет охранник. Делаю вид, что все идет как надо, но он меня останавливает и начинает задавать вопросы, на которые у меня есть только невнятные ответы: «Кто такой? Зачем фотографируешь? Ты что, шпион?»

Говорю, мол, гуляю. Не верит — «менты пусть разбираются, вижу, что не местный. Покажи, что в рюкзаке». 

В рюкзаке — только вода и блокнот. Охранник вертит блокнот в руках и говорит: «А, ты из этих. Ну иди, так бы и сказал». Я ничего не понимаю, но ухожу. Пока иду, понимаю, что блокнот — подарок от друга из ФСБ, с соответствующей символикой. Получается, что ФСБ меня и правда бережет.

В противоположной стороне Белгорода тоже были прилеты. В районе местной типографии «Константа», что в поселке Северном, никаких следов бомбардировок нет. Все быстро починили и привели в надлежащий вид — частники. Спрашиваю у местного работяги:

— А чего по вам-то стреляли?

— Да не по нам, наверное. Аэропорт же рядом. Туда хотели, думаю. Не долетело просто. 

Потом со смехом добавляет: «Вряд ли хохлы хотели помешать выпуску областной газеты». Ну да, логично. 

Василий говорит, что «спецоперация его *******, но его вообще все ******» и просит «********». Покорно ***********.

Снова встречаю деда Валентина. 

— Уезжаю ночью, — говорю.

— А меня завтра только заберут. Надоело уже. Хочу домой, хоть и под бомбежками бы там сидел, — говорит дед. 

А потом снова напоминает про свою грустную историю любви с бабушкой, с которой их разлучили боевые действия. И напоминает, что через месяц обязательно прилетит за ней во Львов. 

Правда, узнать, долетел ли дед до Львова, кажется, не получится. Хочется верить, что да.