Текст: Алексей Полоротов

В середине марта российские войска освободили Суджу. Город был под контролем ВСУ семь месяцев и успел стать едва ли не главной болевой точкой если не для всех россиян, то для властей точно. Во время оккупации куряне пеняли им за то, что Суджу не освобождают, украинцы козыряли контролем над российским городом и прилегающими селами. Политологи рассуждали, что Зеленский сможет выменять у Путина за оккупированную территорию на переговорах, которые якобы скоро начнутся. Журналист Осторожно Media Алексей Полоротов отправился в Курскую область, чтобы пообщаться с беженцами, военными и волонтерами, рассказать вам об обстановке в регионе, понять, когда Курщина будет освобождена, и узнать, как жили наши соотечественники под оккупацией ВСУ.

Воздушная тревога начинает звучать в Курске в четыре утра. За сутки таких тревог — оповещений об опасности ракет или беспилотников — я насчитал больше двадцати. После двадцатой просто перестал. С непривычки первая сирена всегда пугает, даже если это далеко не первая командировка в прифронтовые регионы. Но через пару часов перестаешь шугаться — точно так же, как местные. 

До города ничего не долетает, но в новостных сводках все есть: очередной дрон — в очередное приграничное село. Несмотря на то что почти вся область сейчас под контролем российских войск, украинские военные не дают расслабиться нашему ПВО. За ночь на область могут выпустить до сотни беспилотников. Почти каждый день есть жертвы, раненые или разрушения. 

Одно из главных лиц суджанской операции — Апти Алаудинов, командир спецназа «Ахмат». Сейчас его бойцы занимаются зачисткой территории, которую контролировали ВСУ, помогают эвакуировать в безопасные районы тех, кто не может этого сделать самостоятельно.

Мы говорим с генералом про освобождение города — он называет эту операцию одной из самых трудных и успешных с начала СВО. 

«Потому что с минимальными потерями было освобождено максимальное количество населенных пунктов. И очень большая часть территории, нашей российской причем. Как раз поэтому я и считаю, что, если противник пытался любыми своими усилиями удержать Курскую область для того, чтобы у него был кейс на переговорах, чтобы обменять [курские земли] на какие-то свои территории, он этот кейс потерял. И сейчас за счет этой операции, получается, нашему противнику абсолютно нечем торговаться».

Алаудинов считает: полного освобождения Курской области долго ждать не придется, потому что украинские военные основные свои опорные пункты потеряли. Они удерживают три населенных пункта на границе, которые находятся в неудобном расположении для маневров российских солдат, но и их занять — вопрос времени. 

«Противник находится на возвышенности, а населенные пункты — в низине. Получается такая картина. За счет этого он окопался и удерживает эти опорные пункты, хотя ежедневно несет просто очень большие потери. Я так думаю, что он пытается таким образом дотянуть хотя бы с чем-нибудь, чтобы было о чем говорить на переговорах. Вот и вся суть. Поэтому противник как раз и пытается удерживать этот участок и полез на Белгородскую область, сейчас на стык. Для того чтобы удержать наши силы от, скажем так, освобождения нами Сум. Потому что мы можем пойти уже на Сумы, он пытается любыми путями нас удержать на этом участке».

Последние семь месяцев на курском направлении были очень кровопролитными, говорит Алаудинов. По его словам, ВСУ потеряли десятки тысяч человек. 

«За эти семь месяцев он [противник] понес потери около 70 тысяч своих бойцов. Пожертвовал ими всего лишь для того, чтобы, как я говорил ранее, удержать вот этот кейс, с которым Просроченный (так Алаудинов называет президента Украины Владимира Зеленского. — Прим. ред.) хотел прийти на переговоры. Поэтому там очень большие потери и в технике, и в живой силе».

При этом за время оккупации Суджи Алаудинова много и часто критиковали за жесткие высказывания. В какой-то момент даже были слухи, что из Администрации Президента было спущено указание поменьше освещать слова и действия военного. Правда, документальных подтверждений тому нет. Но на вопрос про критиков он тоже отвечает. 

«Ну, по поводу моих высказываний давайте я скажу так. Я любую критику, если это здоровая критика, воспринимаю абсолютно спокойно, если я что-то не доглядел, я могу это исправить. Большая часть тех вопросов, которые вы можете назвать критикой, это по сути своей работа ЦИПСО, работа на развал нашей страны, ну вся деструктивная работа, которая спускается организациями, непосредственно работающими на Госдеп США. Поэтому если есть люди, которые показывают мне какие-то мои упущения и говорят: вот, смотрите, у вас вот тут вот, — это я да, готов выслушать, исправить, что всегда в принципе и делаю. Но если на меня набрасываются, критикуя в формате «а почему ты невысокий, а почему ты некрасивый», извините, я такой, каким меня создал Бог, и я считаю, что не должен под кого-то стелиться для того, чтобы понравиться кому бы то ни было. Если я буду нравиться одним, то не буду другим. Если буду нравиться этим, то не буду нравиться третьим. Потому что невозможно сделать так, чтобы ты всегда нравился всем. Всегда у тебя будут враги, если ты работаешь против сатанистов, фашистов. В данном случае могу сказать, что рад, что у меня есть такое количество врагов, значит, я иду правильным путем. Вот и все. Человек, который не имеет врагов, ничего не делает ни во имя Бога, ни во имя нашей страны. В этом случае он просто существует. Так что такие дела. Но бывают моменты, когда кто-то не так понял, не так что-то сделал, такое бывает. Это не самое страшное, что может быть».

Генерал сравнивает освобождение российских земель от ВСУ с тем, как наши солдаты освобождали свои земли в Великую Отечественную. По его словам, местные «бросались на шеи бойцов, обнимали их, целовали и говорили слова благодарности». Также он утверждает, что на территории, бывшей под оккупацией, нашли свидетельства того, что мирных пытали и казнили. 

«Эти все факты собираются, все тела, которые находят, отправляют в морги для того, чтобы судебно-медицинские эксперты сделали свои заключения, для того, чтобы это все являлось доказательством преступлений фашистских сил украинских формирований. Поэтому таких фактов очень много». 

Город закрыт для въезда, чтобы туда попасть, необходимо получить разрешение властей. Местные сейчас не могут вернуться в покинутые дома: во-первых, идет разминирование, во-вторых, город все еще подвергается атакам ракет и дронов с украинской стороны. Недавнее громкое нарушение этого запрета (и последовавший за этим праведный гнев горожан) — визит певца Акима Апачева и его товарищей. Они приехали в Суджу без согласования и оставили матерные граффити на стенах города. Алаудинов исполнителя критикует, но призывает дать возможность осознать ошибку и исправиться. 

«По поводу того, что Аким Апачев расписал стены матерными словами, конечно, это неприлично, тем более для всех верующих людей идет священный пост — и для мусульман, и для православных, — где мы вообще должны придерживаться чистоты в нашем общении, в помыслах. Да и вообще, конечно, расписывать стены матерными словами — это не очень красиво. Но в то же время, наверное, нам все-таки надо понимать: это не самое страшное, что произошло в нашей жизни. И если прямо сказать — делать из этого такую трагедию и пытаться всем наброситься и добить этого певца, мне кажется, не нужно. Надо дать ему возможность исправиться, он должен осознать, что был не прав. Вот и все, мне кажется. У нас в стране есть очень плохая практика: мы набрасываемся на любого человека, кидаемся из крайности в крайность — и обычно большая часть людей, которые в эти крайности кидаются, абсолютно не понимают, что происходит и для чего это делается, просто по инерции набрасываются. Это касается наших представителей интернет-сообщества и журналистов. Я считаю, что надо давать человеку возможность осознать, что он поступил неправильно».

Спустя несколько дней после визита Апачева все в том же Суджанском районе после атаки дрона был ранен корреспондент ТАСС Михаил Скуратов. В Белгородской области на мине подорвалась машина журналистов Первого канала — погибла военкор Анна Прокофьева. В зоне СВО (ЛНР) погиб журналист «Известий» Александр Федорчак, оператор «Звезды» Андрей Панов и водитель группы Александр Сиркели. 

Алаудинов выражает соболезнования семьям и друзьям погибших. Я спрашиваю у него, можно ли как-то обезопасить коллег, которые пусть и сами знают, на что идут, но идут без оружия. 

«Это действительно для нас с вами большая потеря, когда гибнут такие достойные ребята, которые работают во благо нашей страны для того, чтобы показать миру истинные картины происходящего. В то же время, если журналист заходит в те участки, где реально очень рискованно, чтобы показывать эту картину, он прекрасно должен понимать, что наш враг, он не выбирает ни женщин, ни детей, ни журналистов. Это сатанисты, которые абсолютно не гнушаются ничем. Поэтому каким-то образом их обезопасить невозможно, ни одни нормы международного права, международных договоренностей сегодня не соблюдаются нашими врагами. Поэтому вряд ли мы в нынешнем нашем мире, который вообще поглощен фашизмом, сможем сделать что-то, чтобы наших журналистов не убивали наши враги. Надо максимально делать все для того, чтобы они не рисковали непосредственно на передовой. Наверное, только так». 

Надо сказать, что, несмотря на слова Апти Алаудинова о зверствах ВСУ, многие из освобожденных жителей и их родственники говорят, что украинские солдаты обращались с ними достойно. Например, отца суджанки Людмилы, про которого мы рассказывали в прошлом репортаже из Курска, эвакуировали из города 15 марта. 

«Сейчас в больнице, потихоньку приходит в себя. Ад… Там было очень страшно. Но относились [к нему] хорошо, помогали украинцы, еду давали».

Суджа сейчас — это десятки драматичных сюжетов. Родители одной из суджанских активисток (одной из самых видных сторонниц организации зеленого коридора) семь месяцев провели в городе. Не было связи, она ничего не знала об их судьбе, а они — что происходит в мире, в стране, на фронте. Старики были уверены, что не увидят свою дочь никогда. Отыскали и вывезли их из опасной зоны как раз бойцы «Ахмата», позывной одного из которых Имам. Он, кстати, служит с православным батюшкой — отцом Евгением.

Еще сюжет: военные, волонтеры и военкоры ТАСС и RT, которые эвакуировали из слободы Гончаровка тело Нины Кузнецовой, застреленной украинским военным при попытке эвакуации в августе 2024 года беременной женщины. В какой-то момент одному из военкоров пришлось бросить съемку, чтобы помочь переправить тело через реку. Несколько дней назад Кузнецову похоронили. 

Таких историй много. Большая часть тех, кто пробыл в оккупации семь месяцев, сейчас находит в больницах. Люди истощены, а на фоне тяжелых условий жизни у многих обострились заболевания, к тому же очень часто это женщины и мужчины в возрасте и им нужна длительная реабилитация.

Еще один штрих к портрету нынешнего Курска: администрация Суджи ютится на его окраине в здании с вывеской «База цветов» и вряд ли скоро вернется на свое законное место. Зато в нескольких точках города развернуты центры выдачи гуманитарной помощи. Беженцы оттуда выходят нагруженные, иногда с коробками. Внутри продуктовые наборы и другие вещи первой необходимости. В какой-то момент в любом неброско одетом человеке ближе к пятидесяти, у которого в руках больше двух пакетов, начинаю видеть беженца после получения гуманитарки. Несколько раз это ощущение не подводит. Подхожу к паре — они из Коренева, к пожилой женщине — она из Суджи. 

Один из таких пунктов выдачи гуманитарной помощи расположен в здании Центрального рынка. Каждый день туда приходит до семисот человек. В августе и сентябре прошлого года проходимость была еще больше — до двух тысяч в сутки. А это, опять же, не единственный в городе центр. 

Докуриваю сигарету около его дверей, звучит сирена. Автобусы, проезжавшие мимо, останавливаются, пассажиры выходят — такая техника безопасности. Если дрон попадет в полный автобус, жертв в любом случае будет больше, чем если в пустой. К тому же у каждой автобусной остановки есть бетонное укрытие, где по идее можно спрятаться. Но ими привычный к тревогам народ не пользуется. Опасливо, скорее на всякий случай, посматривают вверх, но, опять же, по самому Курску ничего давно не прилетало, все спокойны.

Сирена стихает, люди заходят в автобусы и отправляются по нужным пунктам. 

Я захожу внутрь гуманитарного центра, там жизнь бурлит. В одном помещении принимают заявки и выдают талоны, в другом раздают бытовую химию и вещи, в третьем — продукты. Работает очень много молодежи. Видно, что среди посетителей центра почти все всех знают. Люди разбиваются на группки после получения своих пакетов, расходиться не торопятся — стоят болтают. 

Подхожу к девушкам, которые работают с документами, спрашиваю, кто у них главный. Мне показывают на невысокого мужчину в зеленой толстовке и говорят: «Это Алексей [отчество я не расслышал], он вам все расскажет и покажет». 

Коренастый дяденька улыбается добро. Представляюсь, отходим в тихую каморку. Выясняется, что Алексей начал помогать беженцам на второй-третий день после начала вторжения. 

«Сейчас немножко стало меньше людей, потому что многие выехали из области, устроились где-то в других местах. Многие живут в ПВРах, им на места все привозят. А сюда приходят те, кто снимает жилье или у родственников живет. У нас в основном пункт специализируется на продуктах и средствах личной гигиены». 

Народ, кстати, в эту мою командировку гораздо спокойнее и приветливее. Это отмечает и мой собеседник. 

«Прошло время немножечко. Сгладились многие эти моменты острые. Вообще, у людей многих был испуг. Никто ничего этого не ожидал. Это было неожиданно. Все, что происходило с ними. Поэтому они были очень сильно… Многие были подавлены, многие, наоборот, взвинчены. Сейчас более спокойно. Тут еще выплаты у них наладились. Президент издал указ уже с марта месяца платить по 65 тысяч тем, кто утратил жилье. Они более спокойны и уверены в себе в том числе и из-за этого. К тому же уже большая часть области освобождена». 

Алексей говорит, что большинство беженцев, даже тех, чьи дома разбомблены, собираются вернуться домой и заново отстраиваться: «Людей все равно тянет к родной земле». Но и меня, и беженцев волнует вопрос: если завтра область будет полностью освобождена, это не значит, что люди автоматически вернутся домой — многим пока и вернуться-то некуда. Спрашиваю, как долго будет работать пункт помощи.

«Знаете, это сколько понадобится. Если посчитает, скажем так, руководство или кто-то еще, что мы как-то уже закончили свои действия, деятельность, то все, мы завершим. Но я думаю, это какой-то период еще будет. Я думаю, что, наверное, до лета или как-то, может, даже больше. В ближайшие месяцы мы точно закрываться не будем».

В том же пункте работает 71-летняя Любовь Савченко, ей пришлось покинуть свой дом в Кореневе. Ее монолог я публикую практически без сокращений. 

«Вы спрашиваете, как было, когда пришлось уйти. Все было довольно прозаично. Немного отступлю, чтобы не перемешались факты. Ведь ВСУ напали сначала на Суджу, это было 6 августа, а я жила в соседнем Кореневском районе, наши поля граничат с полями Суджанского района. Грохотало со стороны Суджи. Грохотало довольно сильно, а главное, все ближе и ближе. И с разных сторон. Люди начали собирать информацию, выяснили, что наступают ВСУ, началась паника. Люди начали выезжать с семьями. Совершенно не вникая в происходящее, я вечером спокойно перед сном почитала книгу, легла, слышу звук дрона, и вот он уже завис перед моим окном. Я жила в четырехквартирном доме, в небольшой квартире. На утро я пошла в магазин. Обычно оживленная сельская улица на этот раз была на удивление пуста, даже не видно было кур, обычно гуляющих по дворам. В магазине тоже было непривычно пусто, а те, кто был, говорили о том, что наемные войска ВСУ уже в Судже. А еще, что бои идут за Малую Локню — это поселок со стороны Льгова. То есть получается, что фашисты (Савченко называет солдат ВСУ именно так. — Прим. ред.) продвинулись вглубь уже на 15 километров, но нас никто не информировал. Из нашего поселка люди выехали без происшествий почти все, некоторых потом вывозили солдаты, им помогал глава сельсовета Ткачев Юрий и местные добровольцы, два брата Машкины — Сергей и Александр. Я не собиралась сначала уезжать, думала, что это просто людская паника, но внезапно разболелась рука, нужно было принять обезболивающее. Пришлось ехать во Льгов, а там уже поняла всю серьезность происходящего: аптеки, магазины были закрыты, а автобусы до Курска — переполнены. Пришлось взять такси. А уже на следующий день я помогала волонтерам, теперь и сама здесь работаю».

Еще Савченко очень сильно хвалит врио губернатора Александра Хинштейна. Говорит, его в каналах ругают, а он у президента выплаты выбил и вообще старается — «не то что прошлый». 

Уже после этого разговора я случайно встречаю людей в камуфляже, которые загружают коробки и мешки в грузовую машину. Видная блондинка руководит группой подростков и парой бойцов, снимает посылки для отчетов: на них указаны регионы — в основном Дальний Восток, Амур, Владивосток и т. д. 

Подхожу к ним, представляюсь, начинаем разговаривать. Девушку зовут Елена, у нее свой фонд «Помогаем». Она стала собирать гуманитарную помощь для беженцев еще в 2022 году, подруга отдала ей под склад свою арт-студию. Когда ВСУ вторглись в Курскую область, начала сборы и для военных: маскировочные сети, маскхалаты, другие необходимые солдатам вещи. Ей регулярно помогают школьники, а у организации есть подшефные отряды. Солдаты, которые помогают с погрузкой, — штурмовики. 

«Я три года уже воюю, мобик», — говорит первый. «А я полгода и пришел сам, на контракт», — говорит второй. Оба, кивая друг другу, говорят, что не раз уже были «трехсотыми» (ранеными), как и все штурмовики на линии боевого соприкосновения. Тот, который мобик, закуривает и, не глядя на меня, говорит: «Я уже даже позывные, если честно, не запоминаю». Контрактник говорит, что текучка в их отрядах действительно есть: «Я тоже в основном «эй, братишка» или «эй, мужик» обращаюсь». 

Солдаты и школьники заканчивают погрузку-разгрузку, желаю бойцам вернуться живыми. Они говорят: «Обязательно». 

Курск провожает так же, как и встретил: сиреной воздушной тревоги. Мирным жителям, как и большинству журналистов, в Суджу пока нельзя. Обязательно приеду в этот город, когда разрешат. Слишком много с ним стало связано за эти семь месяцев.