Текст: Белла Рапопорт

Иллюстрация: Александр Петриков

За последние годы феминистское движение из маргинальной субкультуры успело превратиться в признанную часть либеральной тусовки. Для меня, как для феминистки, важны процессы, происходящие в феминистском движении, я давно и пристально за ними наблюдаю. В этом тексте я хочу поговорить о трансформациях, которые происходят по мере того, как часть движения становится все более медийной, — как с движением (по крайней мере, его публичным сегментом), так и с его повесткой. Я считаю фиксирование этих изменений очень важным, поскольку гендерное неравенство и гендерное насилие и не думают никуда деваться и пока что не видно, кто бы мог поддержать российских женщин, кроме самих женщин. 

Разлом российского феминизма

Год назад, когда произошли известные события, существовавший разлом между «политизированной» и «неполитизированной» частью общества увеличился. Не только в связи с неизбежной в условиях ведущихся физических и информационных боев поляризацией мнений и позиций, но и чисто географически: когда множество людей покинули страну вследствие определенной политической позиции и усиливающегося давления со стороны властей на тех, кто ее высказывает.

Важно отметить, что усилился этот разлом именно для политизированной части, а точнее, тусовки (то есть либеральных интеллектуалов, журналистов, видных оппозиционеров, недавно политизировавшихся хипстеров, студентов Высшей школы экономики и так далее), поскольку сами эти категории деления на ту или другую группу нерелевантны. На практике этих групп не существует, так как групп людей слишком много, они так или иначе пересекаются, одни и те же люди одновременно могут относиться к множеству сообществ, и все они тем или иным образом вовлечены в политическую жизнь общества. 

Мы не можем так, походя, делать заявления (точнее, мы, конечно, можем, но они, опять же, не будут релевантны), что есть некая масса людей, которая совсем ничем не интересуется, подвержена пропаганде, и что миссия интеллигенции или активисток — заниматься ее просвещением.

Однако те феминистки, которые удачно вписались и стали частью либерального истеблишмента, усиленно работают на поддержание и воспроизводство этого дискурса разделения людей на группы. 

Белла Рапопорт

Этому дискурсу свойственна определенная динамика взаимодействия: информация, политические ориентиры и руководства к действию спускаются «сверху вниз». За счет этого пресловутое разделение приобретает персонифицированный характер: наверху не может находиться большое количество людей, поэтому туда попадают те, чьи лица начинают представлять весь феминизм и всю повестку. Таким образом дискурс (то есть спектр возможных проблем и требований каждой конкретной женщины) как бы подменяется некими конкретными личностями и уже тем дискурсом, который считают нужным определять и транслировать они. 

Происходит присвоение феминизма и повестки, замещение их идентичностями. Грубо говоря, вот эти люди — это феминистки, и, соответственно, то, что они говорят, и есть феминизм (как в других группах и дискурсах происходит присвоение, например, таких понятий, как «Родина», «Бог», «народ» и так далее, — подробно такой процесс проанализирован, например, в статье Пьера Бурдье «Делегирование и политический фетишизм»). Показательным можно считать комментарий Эллы Россман, одной из главных представительниц Феминистского антивоенного сопротивления, для «Гласной», где она говорит от лица фемдвижения о том, что все его цели пока откладываются на потом. Примечательно, что о целях аж всего российского фемдвижения активистка рассказывает из Лондона, откуда, конечно, такие проблемы российских женщин, как гендерное насилие, действительно плохо видно.

Бренд «Низовой активизм™»

Также в последнее время в моду вошли выражения «низовые активистки» и «низовой активизм». Предполагается, что эти определения демонстрируют «народный» характер активизма, что этим активизмом занимаются самые простые женщины, без привязки к институциям, богатым папам, родственникам в определенных структурах и без обширных полезных связей (и да, если вам кажется, что персонажи не выдуманы и совпадения не случайны, вам кажется правильно). При этом такой активизм отождествляется только с идеологической деятельностью и принадлежностью к определенной тусовке, а сейчас уже и к определенной организации (например, медийные представительницы Феминистского антивоенного сопротивления претендуют на то, что именно они — организация совершенно нового типа, выстроенная по принципам горизонтальности и состоящая из низовых активисток). Равно как это происходит и с феминизмом: мы отовсюду слышим, что низовой протест — это определенные люди (которые это и говорят). То есть понятие становится выхолощенным в смысловом плане, так как ДЕЙСТВИТЕЛЬНО низовой активизм не медиен, но в публичном поле он заменяется бесконечными интервью с теми, кто говорит о себе как о низовых активистках. 

Иронично, что в рамках этого присвоения происходит также подверстывание под когорту низовых активисток очевидных чиновниц и привилегированных женщин вроде Екатерины Шульман и других звезд либерального истеблишмента.

Белла Рапопорт

Это позволяет самопровозглашенным горизонтальным лидеркам усиливать собственные позиции на политическом поле и зарабатывать привилегии в виде денег, медийности и связей (которыми они, именно как низовые активистки, по идее, не должны обладать или же должны поменять свой статус (о чем они, кстати, прекрасно знают и именно поэтому постоянно убеждают всех, будто все эти привилегии не их, не приносят им счастья, и вообще, они ими пользуются на благо родины)). 

Как пишет тот же Бурдье:

«По мере того как развивается процесс институциализации и возрастает мобилизационный аппарат… …партии могут таким образом подводиться к тому, чтобы жертвовать своей программой ради удержания власти или просто выживания».

Иногда это стремление к популяризации собственной деятельности выглядит относительно безобидно. 

Но в условиях нашей новой реальности даже призыв (напоминаю, из заграницы) к эффектным инстаграмным* акциям — это довольно подло. А уж кейсы вроде кейса сестер Григорьевых (активисток, задержанных после пикета во Пскове), когда девушкам буквально ради интервью, которое пошло бы в копилку популярности все тех же феминисток, сначала пообещали всестороннюю поддержку по обеспечению им безопасного выезда за пределы РФ, а потом просто бросили их, вообще показывают, насколько вредна может быть идеологическая деятельность, направленная только на укрепление положения определенных персон. Особенно учитывая, что при попытках условных жертв этой деятельности рассказать о том, что с ними произошло, это высокое положение медийные активистки используют, чтобы помешать им высказаться, выставить их виноватыми, оговорить их, утверждая, что это пишут чуть ли не агенты ФСБ. Собственно, это и произошло с сестрами Григорьевыми. 

И отсюда возникает вопрос: низовой горизонтальный феминизм — это действительно то, что обозначается этими словами, или это некий бренд и идентичность? 

Великая феминистская миссия активисток 

А теперь поговорим о нашем с вами движении как о части глобального оппозиционного российского сообщества. Какую картину я вижу?

Девушки, присвоившие низовой горизонтальный феминизм, заявляют себя новой, отличной от остальных оппозиционеров формацией. Но при этом ко всем, кто не они, относятся абсолютно так же, как условные хорошие и просвещенные русские к «простым россиянам».

Белла Рапопорт

Такое классическое либеральное противопоставление (очень иллюстративно, скажем, интервью Татьяны Лазаревой с участницей ФАС Сашей Талавер, озаглавленное «Кто разбудит женщин?», — сразу вспоминаются раннесоветские женотделы).

Но где детали, в которых сидит дьявол? 

Белла Рапопорт

Основная целевая аудитория активисток — женщины. И именно на женщин они пытаются взвалить большую часть ответственности за происходящее (открытки со стихами про убитых сыновей «для старших родственниц», акция у окон роддомов «Ты родила сына не для войны» и так далее). Именно женщинам они выдают методички «как жить и как дышать», в которых призывают, скажем, экономить, «чтобы не кормить войну» (и это в условиях санкций, тревоги по поводу будущего, переживаний за детей, уже и так возникшей необходимости затянуть пояса). При этом зачастую эти молодые женщины, принадлежащие к так называемому творческому классу, присваивают опыт других женщин, как бы говоря от их лица ДЛЯ НИХ ЖЕ (в тех же случаях с роженицами, солдатскими матерями). Но ведь они не имеют об этом ни малейшего представления (показательно обсуждение того, какие именно взгляды у большинства рожениц в роддомах, в инстаграме ФАС или предложение взять себе выходной от всего на Первое мая: с одной стороны, это и так выходной, с другой — а кто будет кормить детей?). А еще они начинают активно противопоставлять себя тем, кто реагирует на их деятельность критически — даже если это матери и другие представительницы их вроде бы непосредственной аудитории. 

Не понимают, представляете, эти женщины великой феминистской миссии активисток. И вообще заняты тем, что пишут комментарии, пока активистки вершат важные дела.

Белла Рапопорт

И поэтому становится невидимым огромнейший труд тех самых якобы «простых женщин» (а есть сложные? сложноватые? наполовинку простые, наполовинку не очень?). К нему относится, например, организация разнообразной помощи украинцам и украинкам, находящимся в РФ (покупка детям одежды для школы, покупка компьютеров и телефонов, лечение, помощь с работой, помощь с ночлегом для тех, кто приезжает транзитом, да даже просто перечисление денег — чем это не активизм?) Особенно учитывая, что ту же одежду иногда приходится разбирать с утра до вечера, а потом ехать далеко в ПВР, общаться с людьми, которые там находятся, выполнять эмоциональную работу (о ее феномене много писала исследовательница Арли Хохшильд, одна из основоположниц направления «социология эмоций»). А прочий повседневный, никуда не пропавший вне зависимости от политических событий труд? Репродуктивный, материнский, труд по уборке и готовке, работа в НКО, паллиативная помощь, работа в школе, уход за больными, спасение бездомных животных, волонтерство в кризисных центрах. Все это вытесняется за рамки значимого и важного. Ровно как и где? В патриархальном дискурсе чуть ли не испокон веков, когда публичная деятельность считается главнее и значимее непубличной, обслуживающей. 

И когда этот труд (которым сейчас в РФ занимается вообще кто угодно, про любого человека на улице можно подумать, что он как минимум донатит в НКО) становится невидимым и исчезает из поля зрения, людей записывают в «глубинный народ», на который надо влиять открытками.

Белла Рапопорт

И вся эта нелепая и оскорбительная деятельность типа акций у роддомов выглядит оправданной, а идеологические активисты кажутся очень нужными — как себе, так и другим. Ведь это только про них доподлинно известно, что они «делают хоть что-то», ведь они сами это везде рассказывают (и не забываем, что они могут себе это позволить, поскольку находятся за пределами РФ). 

И ведь насколько это разделение на простой народ и активисток, эти идеи просвещения, эти иллюзии, что без публичных активисток никто не имеет доступа к информации, сами по себе высокомерны и самонадеянны! 

Неожиданный, но наглядный пример: шоу «Пацанки», которым я в последнее время увлеклась. Участницы, которых знают миллионы, наверняка не слышали о Феминистском антивоенном сопротивлении или о Белле Рапопорт и не называют себя феминистками. Зато в своих соцсетях они на огромную аудиторию поднимают вопросы домашнего и сексуализированного насилия, проституции, наркозависимости, ненормативной сексуальности и гендерной идентичности. То есть распространяют именно феминистскую повестку далеко за пределы той аудитории, что имеем мы, активистки. 

Любая работа важна, и наша тоже, но нам, активисткам, стоило бы почаще выглядывать за пределы созданной субкультуры и учиться слушать и уважать других людей. И тогда, возможно, мы станем ближе к желаемому демократическому обществу, созданному по горизонтальным принципам. По крайней мере, в своей среде. 

* принадлежит компании Meta, признанной в РФ экстремистской