Полтора года назад объявление иноагентов было инфобомбой и медиасобытием, теперь появилась «иноагентская пятница». Именно по пятницам Минюст чаще всего обновляет свой реестр. Уже много размышлений написано о том, клеймо это или знак качества? Просто плашка в соцсетях или поломанная жизнь? Корреспондент «Осторожно Media» Алексей Полоротов записывает монологи иноагентов разных призывов о том, как этот статус изменил их жизнь. В этом тексте все иноагенты, кроме автора текста.

Андрей Захаров, журналист, ex-BBC

Меня признали в октябре 2021 года, до в****. После этого было много ужесточений. Изначально я соблюдал все правила. С плашкой у тебя остается одно предложение в Твиттере, в Инстаграме* ты публикуешь фото с дочерью с этой плашкой — и все выглядит так, будто ты ей на лоб ее клеишь. А некоторые ставят картинку [с подписью], но есть дискуссия о том, насколько это правильно. Например, Галямина ставит картинку. Плюс там правила прописаны довольно бюрократически и ты стремаешься, что неправильно их прочитал. В Фейсбуке*, например, есть дисклеймер [что человек — иноагент], но лучше ставить на все посты эту плашку, потому что правозащитника Пономарева, например, оштрафовали за то, что у него не стоял дисклеймер.

Ну я писал в Твиттере, но это все равно меня ограничивало. В Инстаграм* старался не писать ничего. Ну и в публичном чате ты тоже приходишь с этим со всем, тогда это выглядело иначе, чем сейчас. Признание иноагентом — это как гражданская казнь в XIX веке. То есть тебя привели на площадь и сломали шпагу у тебя над головой. То есть кто бы что ни говорил, что это знак отличия, — это все равно какое-то публичное поражение в правах, клеймо. В этом, собственно, была цель, что бы ни говорили. После в**** изменилось отношение к этому, да и иноагентов стало больше. Когда, по-моему, Венедиктова признали, мама сказала: «Я тобой горжусь», потому что меня признали раньше, чем Венедиктова. Уже после этого изменилось отношение. Этот статус уже после начала в**** стал означать, что вот это человек, который пытался что-то сделать, чтобы ее остановить, и вот у него клеймо. Ну и людей вообще так много стало в списке, что по-другому воспринимается.

Ну и тут важна моя биография. Я оспорил [статус иноагента] с юристами BBC. И мне в конце января 2022 года приостановили статус. Таких немного. Это, знаешь, как по суду обеспечительные меры: на время рассмотрения приостанавливают там действие контракта, например. Таких было немного — человек 5–6, в том числе я. Причем, как правило, приостанавливали статус региональные суды, потому что кто в Москве шел, Замоскворецкий суд по умолчанию всем отказывал. А мне Колпинский районный суд Питера приостановил. И, соответственно, до окончания апелляции в горсуде — октябрь 2022 года — у меня статус официально был приостановлен.

Потом я проиграл суд и, значит, статус вернули. Но когда только признали иноагентом, я не собирался уезжать, планировал с этим жить, было тяжело в первые недели, о чем я публично говорил. Но там был другой кейс мощный, связанный со слежкой, который вынудил меня уехать. Потом началась война и уже стало все равно. Условно, когда ты не соблюдаешь закон о дискредитации армии, то я не вижу смысла.

То есть многие люди соблюдают, я их понимаю, но для себя я не вижу смысла. Я уехал, потому что был риск, по разным версиям, за что и на сколько, поэтому вероятное уголовное дело за несоблюдение [правил иноагентства] уже все равно. Я вернусь на Родину, когда не будет ни иноагентства, ни закона о дискредитации армии, ни других. У меня нет имущества в России, скоро должен быть первый штраф за несданный отчет, несколько штрафов могут грозить уголовкой, я занимаюсь публичной деятельностью и понимаю, что это может нести определенные риски, но вот так. Но это не значит, что так должны делать все иноагенты, если что.

Важно говорить, я так спокоен, потому что я не в стране. Те, кто в стране, особенно после ужесточения, там есть, я знаю, иноагенты, которые не могут преподавать, есть те, кого выгнали из аспирантуры, потому что появились новые ограничения в России. В России с учетом публичной риторики в их отношении, еще это клеймо, еще разные законодательные ограничения.

Это при том, что ты в Минюст должен отчет сдавать как физлицо и как юрлицо. Ты жизнь физлица должен запихать в жизнь юрлица. И не знаешь, правильно ты все это заполнил или нет. А если человека из глубинки, условно, доярку какую-нибудь признают. Создать юрлицо — это деньги. Аудит юрлица вообще 300 тысяч стоит — огромные деньги. Это правда очень тяжело.

К риторике, клеймо или нет. В целом это реально поражение в правах. Это публичное клеймо. Соответственно, довольно неприятное. Еще ужесточили законодательство этим летом. Реально очень много стало штрафов за неисполнение обязанностей иноагента. То есть ты стремаешься деньги родственникам переводить, потому что их тоже могут признать, ты стремаешься штрафов, стремаешься того, что не так отчеты заполнил. Так что за риторикой знака качества надо не забывать, что есть люди, которые не могут или не хотят уехать из России, они это говно соблюдают. Это сложно, это обременительно. Так что дискурс про знак качества пусть существует, но в день, когда тебя признают, ты в России и не разорвал связи, это все довольно неприятно.

Олег Кашин, публицист

Иноагентом меня объявили где-то через месяц после того, как я перестал писать в последнее российское издание, для которого я писал, — Republic. Тогда оно еще было российским, находилось в России и само по себе было иноагентом. И поэтому, наверное, никаких проблем с работой не было и в принципе никаких проблем, потому что уже нет и работы.

Перед Минюстом не отчитываюсь и с самого начала не планировал. Но, если честно, помимо того, что, конечно, это жест типа плевать я хотел на ваше мероприятие, ну и да, пользуясь привилегией жизни за границей, понимая про свои отношения с бумагами и вообще всякими бюрократическими делами, я бы сам это дело просто не потянул. То есть как бы так удачно совпало, что нежелание заниматься сексом с бюрократией легло на то, что это еще и жест. Решение не ставить плашку тоже принял сразу, наблюдая других иноагентов, уже как бы сложился такой стандарт, канон: если живешь за границей, то плашку не ставишь.

Единственный мой источник дохода, не считая копеечную монетизацию на Ютубе, — канал в Телеграме с платной подпиской. Дай бог, чтобы он существовал как можно дольше и подписчиков там тоже было как можно больше. Традиционно призываю всех подписаться, конечно. Но подозреваю, что да, иноагентство на уровне какого-то предрассудка отпугивает от того, чтобы на меня подписываться. Хотя это именно предрассудок. Даже если считать, что донаты иноагенту в России — опасная тема, то люди платят не агенту, а телеграму.

Сама по себе иноагентская тема, я думаю, это отражение шизоидности старшего поколения российской номенклатуры. То есть не только Путина, а вот поколения Патрушева. Назовем это так. Я думаю, они искренне верят, что за каждой критикой стоит какая-то иностранная рука. Но уже на этапе реализации это стало доступной власти мелкой пакостью по отношению к тем людям, которые раздражают.

Естественно, здесь прежде всего речь идет о людях, живущих в России. Но риторика о том, что это знак качества, как любая многократно повторяющаяся риторика, особенно в исполнении глупых людей, в какой-то момент стала кринжем и меня лично раздражает. В любом случае, даже для меня, человека, который живет за границей, это набор каких-то раздражающих факторов, помимо того, что я время от времени получаю извещение, что я проиграл в России очередной суд Роскомнадзору. И я понимаю, что как бы это ни выглядело незначительно, это все равно мелкая пакость. Так к ней и относимся.

Дмитрий Колезев, главред Republic

В целом иноагентство влияет на мою жизнь, но меньше, чем у многих других. Еще до объявления иноагентом меня объявили в России в розыск по уголовному делу о распространении фейков о ВС РФ. Поэтому обычная угроза уголовного дела за несоблюдение закона об иноагентах меня уже волнует слабо — я и так в розыске. Соответственно, никакие плашки я не ставлю и отчетность не сдаю. Даже не знаю, стал бы исполнять закон, если бы уголовного дела не было, — скорее всего, тоже нет. Имущества в России у меня не осталось, арестовывать нечего.

Но косвенное влияние есть. Я занимаюсь несколькими проектами, в том числе двумя СМИ и персональными блогами. Там, где была реклама, из-за моего статуса иноагента ее стало меньше. Доходы упали, развивать проекты стало сложнее.

Банк, обслуживающий мой ИП, стал под лупой проверять каждый платеж, запрашивать документы по любому переводу. Как я понял, такое отношение сейчас ко всем иноагентам. Но счета физлица работают нормально. Я живу на вознаграждение, которое получаю, как главный редактор Republic, доходы от рекламы и донатов, как блогер. Кстати, за донаты от Patreon меня формально и признали иноагентом.

Раздавание статуса иноагента — это никакая не самозащита, а банальное преследование любых инакомыслящих, кто может своими словами и действиями ставить под сомнение легитимность власти Путина (на мой взгляд, узурпатора) и справедливость в**** в Украине (на мой взгляд, агрессивной захватнической в****, которая вся целиком — военное преступление).

Разговоры о том, что иноагентство — это знак качества, — элемент психологической самозащиты иноагентов, но отчасти это правда. Сегодня иноагенты — это клуб, где собралось очень много хороших и талантливых людей. Не все лучшие люди там, и не все люди там — лучшие, но концентрация таковых чрезвычайно велика. Расширяя использование этого статуса и включая в него все более известных и талантливых людей, государство нивелирует репрессивный инструмент и делает его бесполезным, даже контрпродуктивным для себя. Поэтому, к сожалению, в дополнение к иноагентству все чаще применяются более жесткие и тупые меры.

Максим Гликин, ex-замглавреда «Открытых медиа»

Иноагентство повлияло на мою жизнь решающим образом, я бы сказал. Я был в первой десятке иноагентов-физлиц, в самом начале довоенной зачистки. Тогда, в июле 2021-го, шли обыски у многих коллег, у некоторых [Доброхотова] даже отбирали загранпаспорта. Чем это кончится, никто не знал. В общем, у меня не оставалось выбора, я и сейчас так думаю. Уже в августе уехал в Израиль, всегда любил свою историческую родину, еще в 20 лет учил иврит — так что все сложилось само собой. Сложности — это мягко сказать: все с нуля, на новом месте. В 50+ это нелегко, поверьте. Но уверен, что еще буду возвращаться вновь и вновь в Россию прекрасного и недалекого будущего. И да, отчитываюсь перед Минюстом, я человек законопослушный. Всегда ставлю и не забываю пометку, к счастью, теперь на личные и аполитичные посты, например лирические стихи, ставить необязательно. Но, конечно, резко сократил из-за этого свою публичную активность.

Иноагенты — это теперь элитный и престижный клуб. Видел на моноспектакле Хаматовой (по Достоевскому и Политковской) в Тель-Авиве среди зрителей Андрея Макаревича. Хотел подойти и сказать: «Привет, иноагент!» Но жена удержала. С другой стороны, бесконечная отчетность, особенно для юрлиц, и необходимость обеспечивать деятельностью юрлиц невероятно утомляет. Не знаю, как долго еще смогу это делать.

Я думаю, что это, конечно, способ: выдавить из страны, покарать, лишить аудитории, лишить голоса и т. п. Но во многом сейчас, мне кажется, это еще и обыкновенная работа для ФСБ и Минюста — их способ существовать, получать зарплату, премии и звездочки. Разоблачить иноагента — понятное, легкое и полезное дело.

Как и для депутатов — придумать для иноагента новую кару. Ничего общего с западными практиками по поводу иноагентов, вопреки пропаганде, это не имеет. Да, пытался оспорить, но итог ясен был изначально. Конечно, это не только клеймо, но и знак качества: когда я, представляясь, упоминаю, что иноагент первого призыва, — это звучит теперь как член партии с 1905 года. 

Лев Шлосберг, политик, партия «Яблоко»

В моей жизни стало много несвободы. Я это ощущаю физически. Но эта несвобода вокруг меня. Не внутри меня, а вокруг. У меня появился частичный, но существенный запрет на профессию. Я не могу заниматься выборами. То есть я не могу быть делегатом на конференциях псковского «Яблока», на съездах федерального «Яблока», которые выдвигают кандидатов на любом уровне выборов, не могу быть доверенным лицом партии и кандидатов, не могу быть уполномоченным представителем избирательного объединения, не могу агитировать за кандидатов, не могу входить ни в одну избирательную комиссию, не могу быть наблюдателем на выборах. То есть меня вырвали из огромной части моей политической деятельности. Это ощущается.

Второе ограничение. Оно менее заметно, потому что меня знают и воспринимают именно как политика. Я получил прямой запрет на свою единственную дипломную профессию. В 1985 году в Псковском пединституте на историческом факультете я получил диплом учителя истории, обществоведения и английского языка средней школы. Я и сейчас один из нескольких специалистов по оборонному зодчеству Пскова средних веков, это тема моей дипломной работы. Но я не могу прочитать ни одной лекции по своей базовой специальности ни в одном государственном или муниципальном образовательном учреждении. Я не могу зайти ни в одну школу в родном городе, в котором моя семья живет с XIX века, и рассказать что-либо детям о его истории. Это прямой запрет на профессию. С точки зрения замысла это издевательство и глумление.

Совершенно очевидно, что при таких ограничениях мне остается открытая публичная общественная деятельность, которую я продолжаю в полном объеме и без ограничений. При этом я отдаю себе отчет в том, что с момента включения в реестр за мной смотрят еще внимательнее, чем смотрели раньше.

У меня не было никаких иллюзий и у меня есть много подтверждений тому, что теперь мои перемещения в пространстве и операции по двум моим картам Сбербанка взяты под полный контроль. В Псковской области есть и наружное наблюдение, которое неоднократно себя проявляло. Те, кто его организовывал, его не скрывали.

Я понимаю, что иноагентство — это попытка выдавить меня и из профессии, и если получится, то из страны. Я понимаю, что и почему они делают. Это существенно отягощается спецификой псковского губернатора Ведерникова, он один из заказчиков моего иноагентства. То есть это не столько федеральный репрессивный процесс, хотя было понятно, что ко всем публичным фигурам, оставшимся в поле политического несогласия и сопротивления, подбираются по алфавиту. А к кому-то  и вне алфавита.

Специфика Ведерникова в том, что он намерен изменить сам политический ландшафт Псковской области. Если его предшественник, Турчак, боролся с теми, с кем он был не согласен, кто выступал против него, но он принимал наш политический ландшафт в том виде, в котором он был сформирован. Он его учитывал. В каких-то своих формах он вел с нами диалог. Ведерников считает, что он не только имеет право, но и должен менять сам политический ландшафт. Вот здесь у нас росли «яблоки» — здесь они больше не должны расти. Здесь были реки, озера, холмы, леса — он берет и вычищает сам ландшафт. У него плохо получается с «Яблоком», он уже 6 лет борется, но у него плохо получается. Иногда складывается впечатление, что это главный вид его политической деятельности. Если ты с ним не согласен, то ответное действие всегда одно — давление и выдавливание. 

Он политически запустил историю с моим иноагентством. Своим медиатором он сделал пропагандиста Александра Малькевича, который стал публичным лицом кампании челобитных Минюсту о включении меня в реестр иноагентов. Малькевич зашел в эфир к Соловьеву и там потребовал статус иноагента для меня. Причем наврал с три короба. На следующий день он пришел на НТВ в эфир к Норкину и сказал то же самое. А потом началась информационная кампания в Телеграме, причем форсили этот призыв откровенные нацистские паблики — те, для кого фамилия Шлосберг и национальность еврей воспринимаются на уровне рефлекторной реакции. Нацист ненавидит потому, что ненавидит.

Каждый выбирает по себе. И эти выбрали по себе. Получается, что Минюст, представляющий государство, удовлетворил челобитную нацистов. Для меня это показательно. 

К иноагентам стали хуже относиться

Свежие опросы ВЦИОМа показывают, что отношение к иноагентам ухудшилось. Сейчас словосочетание «иностранный агент» вызывает негативные ассоциации у 71%. В 2022 году их было около 56%.

Многим кажется, что иноагентство — это вопрос, который касается только оппозиционных либералов, а значительную часть страны он не касается. И это правда, но только отчасти. Потому что сейчас реестр иноагентов все чаще пополняется именами людей, которых многие даже не знают. А иногда и, казалось бы, людей очень даже системных. И каждую пятницу происходит одна и та же игра. Граждане засыпают — просыпается Минюст. А после того как засыпает Минюст, некоторые просыпаются иноагентами. 

*Принадлежит компании Meta, которая в РФ признана экстремистской.