Текст: Алексей Полоротов

Белгородские власти вывезут из региона девять тысяч детей, а руководители районов призывают местных жителей уезжать в другие регионы. За последнюю неделю в области погибло 17 мирных жителей. По словам губернатора Вячеслава Гладкова, ситуация в регионе «стала напряженной». Сообщения о ракетной опасности приходят на телефоны местных жителей не меньше трех раз в день. Террористические подразделения россиян на службе ВСУ регулярно пугают местных жителей в соцсетях грядущими ударами, призывают покинуть регион, публикуют видео с якобы заходами на российскую территорию, а сами жители приграничья начали писать во все крупные новостные медиа и губернатору области о том, что они чувствуют себя брошенными. Корреспондент «Осторожно Media» съездил в Белгородскую область и увидел, как живет приграничье спустя два года после начала СВО.

Новости из региона все больше напоминают фронтовые сводки. Еще на вокзале в Москве понятно, что большинство соседей по вагону читают новости об обстрелах. Кто-то тихонько в полголоса обсуждает с соседом: «В этот раз далеко от моего [дома]». Тот ему отвечает: «З*****и». Молчат, уткнулись в телефоны. Иногда так же в полголоса матерятся.

Днем, уже в Белгороде, выхожу с вокзала. Справа торговый центр, в который на днях прилетел беспилотник. Следов уже не видно. Привычной частью городской архитектуры Белгорода стали не только таблички, которые указывали дорогу до подвалов, где можно укрыться в случае обстрелов, но и реальные укрытия из бетонных блоков у каждой автобусной остановки. Через каждые 300–500 метров на магазинах и административных зданиях, кроме привычных табличек и билбордов, висят указатели «Аптечка там».

Пока иду до гостиницы, на улице раздается какой-то непонятный шум. Он похож на какой-нибудь звук сирены с будильников старых мобильников, только тише и глуше. Сначала не понимаю, что это, пока не вижу, как один за другим останавливаются автобусы, а люди из них выходят. На телефон приходит СМС: «Внимание! Город Белгород и Белгородский район. Ракетная опасность. По возможности оставайтесь дома. Не подходите к окнам».

Люди не особо суетятся, как я узнаю позже, обычно СМС приходит с некоторым запозданием — почти стопроцентно это значит, что или уже был прилет, или уже отработало ПВО. Мужики курят и ходят из стороны в сторону, кто-то садится на остановку, кто-то заходит в то самое бетонное укрытие и курит там, кто-то вызывает такси по повышенной цене, чтобы не торчать на улице. Из магазинов и заведений люди тоже выходят — стоят смотрят. Кто-то переговаривается. Улица серая, очень ветрено. Кажется, что вот-вот произойдет что-то ужасное.

В телеграм-канале губернатора Белгородской области Гладкова появляется сообщение о том, что ПВО отработало по снарядам ВСУ, цели сбиты, пострадавших от падения обломков нет. Город чуть-чуть оживает, автобусы разъезжаются.

Через час новая «ракетная опасность», на этот раз не только в Белгороде и районе, но еще и в Шебекино с Грайвороном, которые гораздо ближе к границе. Но в самом городе, несмотря на предупреждение, тихо — пронесло.

На Гражданском проспекте — это одна из главных улиц Белгорода — стоит городская администрация. Не так давно прилет был прямо в здание. Главный вход закрыт и огорожен металлическими рамками. Стекла на первом этаже побиты, а на входной двери бумажка с надписью «Вход со двора».

Многие кафе и другой общепит закрыты. Что-то только на время: сначала на время выборов, а потом «в связи с обстрелами», что-то уже навсегда. Где-то хозяева разорились, а где-то плюнули на бизнес в прифронтовом городе и уехали, рассказывают местные.

Детей в здешних дворах практически нет. Маршрут многих взрослых: дом — работа — магазин — дом. И после очередных раскатов ПВО, которое работает по украинским ракетам, такой маршрут кажется как минимум разумным и осмотрительным. Звук мало-помалу распадается на части, как раскат грома. Только грозы никакой, конечно, нет.

В местных чатах регулярно обсуждают, где именно прилетело, над каким районом было громко, со всеми ли все в порядке. В открытых чатах часто появляются украинцы, особенно после обстрелов. Их зовут не иначе как хохлами. Белгородец Антон, с которым мы прогуливаемся вечером по городу, объясняет это тем, что «ну какие они украинцы, если смеются над нашими бедами».

Он сисадмин в одной из местных компаний. Говорит, что жить в Белгороде ему стало страшно относительно недавно: «Раньше как было: ну беспилотники летают, но почти никогда ничего страшного. Ну, может, раз в несколько месяцев *****. В принципе нормально. Не так уж и часто. Хотя на работе мы приучены четко, что если что, надо под стол или подальше от окна».

Спрашиваю, не хочет ли уехать. Но тут у Антона резонный ответ: «Здесь у меня квартира, которую в городе, который постоянно обстреливают, дорого не продать, а без денег куда я поеду. Я, конечно, программист, но я не очень хороший программист. Иначе и так бы не тут жил, а где-нибудь в Тае или на Кипре».

Но знакомых уехало много. «Слушай, ну это такие люди, знаешь, не про политику, они там не то чтобы против в***ы или за в***у. Им скорее пофиг. Ну и тут комфортно жилось пока, чего уезжать. А вот как е*****ь регулярно начали, кто в Москву уехал, кто в Тулу, кто еще куда-то».

«Тут вообще Собчак у вас молодец. Зря ее х******т постоянно. Вот Соловьев что для нас сделал? Н***я. А эта вот деньги собирает, сама что-то дала, тебя вот прислала, чтоб посмотрел, как мы тут живем. Лучше бы сама приехала, конечно, но у нее, наверное, свои есть собчаковские дела, тут нет вопросов».

С Антоном мы познакомились больше года назад в интернете. Иногда переписывались в Телеграме, но увиделись впервые. Спрашиваю его про отношение к СВО и про то, менялось ли оно вообще за эти два года.

«Ну, слушай, давай честно, там когда понеслась эта канитель, то все о****и, конечно. А потом привыкли довольно быстро. Хотя у нас там как-то вертолеты пролетели хохляцкие до нефтебазы, это был номер, конечно. А так, ну чет постреливали по селам мелким, знаешь, это же далеко кажется, ты и названия-то не все слышал до того, как новости читал, ну, короче, пофиг скорее было. Хотя я тебе скажу, что осуждаю, конечно, все эти убийства, это треш, зачем людям убивать друг друга так-то, ну сам посуди».

При этом Антон говорит, что его отношение к происходящему заметно меняется.

«Ты пойми, я опять же зла не желаю никому, но мне не нравится, что на голову в любой момент может прилететь. Я бы, конечно, хотел, чтобы президент отодвинул от нас в***у. Он обещал, помнишь же, что нас это всех не коснется. Но касается».

В этот момент я его прерываю и говорю: «Кстати, тревога опять», — но мы ничего не слышим. Видимо, это далеко, на подлете, а не над городом.

Спрашиваю прямо: «Ты как считаешь, надо сейчас от Белгорода на Харьков идти?» Антон отвечает, что не знает. «Ну, смотри. Если это все так будет продолжаться, то, наверное, так лучше для нас будет. Они и так в села наши заходят постоянно, житья у людей нет, все уже, кто мог, убежали н***й, старики одни остались». На этом и расходимся.

На следующий день я еду в Шебекино. Город, которому очень сильно досталось в прошлом году. Здесь у меня тоже есть человек, с которым договорились пройтись по городу. Ирина водит меня по местной набережной. Говорит, что обстрелы стали привычным делом, но восторга от этого нет.

«Знаешь, у нас же есть поговорка: «Шебекино не склоняется» — хорошая поговорка. Она про то, что нас не сломить. Тем летом, когда бомбили мощно, я, конечно, выезжала. Тут у многих близкие или родственники погибли. У меня тоже погибли люди, которых я знала. И честно, знаешь, после этого, конечно, хотелось, чтобы все, кто к этому причастен, сдохли».

Ирина

Я говорю, что СВО все-таки начала Россия. Ирина отвечает, что головой все прекрасно понимает. «Я тебе больше скажу, я считаю, что мы тут не правы. И жизнь стала сильно хуже за два года. Но это ты мозгами понимаешь, что просто не надо было это делать и все бы у нас нормально было. Что, конечно, там тоже люди и надо было защитить. Но тогда, два года назад, не надо было защищать нас. А теперь надо. Кто нас защитит? Вот и я хочу, чтобы нас защитили. А лучше бы уже какой-нибудь мир. Я вот не понимаю, неужели они не могут просто созвониться и такие, типа, чего-то, Владимир, пора нам заканчивать».

Ирина рассказывает, как за два дня до этого Шебекино и район попали под массированный обстрел ранним утром. Говорит, что даже снова подумала, не уехать ли бы.

«Я человек небогатый, ничего не нажила особо. Так что мне и терять толком нечего здесь. Но меня же не ждет никто в другом месте, понимаешь?» Я киваю и говорю, что никто никого нигде обычно не ждет, просто собираешься и едешь. Если хочется. Ирина говорит, что подумает об этом.

Пьем кофе, обсуждаем Москву, я честно говорю, что приехал утром именно потому, что думал, мол, может, обстрел будет и смогу показать, как это в Шебекино. А сегодня тихо. Ирина говорит, что не хотела, конечно, чтобы я уехал ни с чем, но не сочувствует мне.

Уже на выезде из города слышу громкий шум артиллерии. Оглядываюсь. Водитель успокаивает: «Не ссы, это выходы, по хохлам». Киваю и утыкаюсь в Телеграм. Украинские каналы тоже пишут про «выходы» из Белгорода.

Возвращаюсь в гостиницу и собираюсь немного поспать, потому что очень рано встал. Но не случилось.

Хруст битого стекла под ногами и запах бензина вперемешку с дымом и воем сирен скорых — ощущение не из приятных. Неприятнее даже, чем звуки от взрыва после работы ПВО, после которых трясет не только стекла, но и грудную клетку.

Неприятнее как минимум потому, что там, где стекла, бензин и гарь, — еще и запах смерти. За скупыми сообщениями в интернете о том, что над Белгородом работает ПВО, довольно часто кроется смерть и разрушение.

В этот раз было очень близко к ж/д вокзалу. Меньше пяти минут пешком. И еще ближе к заправке (и моей гостинице). Ей повезло даже больше, метров сто дальше — и был бы прилет прямо в бензоколонку. Но это все тоже поиск позитива в пользу бедных. Ракета попала в машину. Пострадали двое, один человек погиб.

Вокруг два десятка военных и росгвардейцев, представители администрации. Разговаривать не особо настроены — прямо говорят, что сейчас не до журналистов.

Снова в гостинице — встречаю в курилке военных. Возвращаются из отпуска. Обсуждают, что сегодня пить много не надо, потому что завтра выезжать. Говорят про какие-то только им понятные вещи и смеются. Видят, что я на них долго гляжу, спрашивают: «Чего, перекурщик?» Я говорю, мол, да ничего. Спрашиваю, куда едут. Смеются в ответ: «Не скажем, — и после паузы — наверное, на дискотеку». Я говорю, что здесь тоже нормальная дискотека. «Тут, — говорят, — фигня».

Спустя несколько часов в городе еще один прилет. Новость об этом опять появляется раньше, чем СМС-оповещение об опасности. Прилет где-то в районе Харьковской горы. Автобусы уже привычно стоят у остановок, а пассажиры — около автобусов. Но куда именно прилетело, никто не знает. Говорят, что громко было, но где-то во дворах. Мне место в итоге найти так и не удается.

После отбоя ракетной тревоги иду по улице. Со мной вровень идут два молодых парня и обсуждают пост РДК*. Там призвали белгородцев эвакуироваться, потому что военные цели есть и в пределах города, а еще говорили, что все только начинается.

Заговариваю с этими ребятами. Спрашиваю, верят ли вообще в это. Те говорят: «Я думаю, что это, конечно, психическая атака, чтобы мы тут все в страхе и панике были. Но, е**а, эти неруси заходят постоянно же. П***ы получают, уходят, потом опять приходят».

Вечером еще один прилет — теперь уже в районе Крейда. Снаряд попал прямо в автобус, который стоял в автопарке. Водитель погиб.

Тем временем даже местные, которые вроде как в теме всего происходящего, спрашивают: «А вы не в курсе, что там в Грайвороне?»

Из Грайворона новости каждый день очень противоречивые и тревожные. Кто-то рассказывает, что из приграничных Козинки, Горе-Подол и Грайворона народ по максимуму уехал. Я попытался туда доехать, но нас с водителем останавливают километров за 20 до пункта назначения ГИБДДшники, усиленные росгвардейцами. Моя легенда о том, что я еду забрать бабушку, разбивается сначала пропиской из другого региона, а потом тем, что бабушке в Грайворон при силовиках позвонить я не смог. Пришлось говорить, что я журналист. Разворачивают со словами:

«Нехрен тебе там делать сейчас. Всем там сейчас нехрен делать».

Спрашиваю, мол, почему? Отвечают, что неспокойно. Прямо у границы противник и он пытается зайти на российскую территорию. «Там все р*******о уже», — говорят про Козинку. Стоим и курим, я показываю фотографии из прошлой командировки, тогда до Козинки доехать мне удалось, хотя поблизости там тоже был РДК*. Им даже удалось зайти в Козинку и Гору-Подол.

Мужики говорят, что сейчас там не лучше. Прощаемся, желаю им, чтобы все скорее успокоилось. Меня напутствуют так: «Объезд не ищи, мы про тебя сообщим остальным, если еще кто увидит — задержим». У меня винтиться в приграничье настроения нет, у моего водителя тем более.

Жители Грайворонского района последние полторы недели пишут в новостные паблики и на прямую линию губернатору Гладкову с просьбой о помощи. На условиях анонимности одна женщина, уехавшая из округа, рассказала, что обстановка сейчас там очень неспокойная.

«Я уехала, но там еще оставались люди. Наши [солдаты] их, конечно, защищают, но обстрелы сильные, регулярно нет электричества, регулярная опасность, в магазинах нет ничего уже. Все сидят по домам, по подвалам, высунуться боятся. Скорее бы это кончилось. Путин говорил про санитарную зону, чтобы нас перестали бомбить. Что-то ее не видно».

На вопрос, голосовала ли эта женщина за Владимира Путина на выборах, она сказала, что «были дела поважнее», а выберут и без нее.

* террористическая организация, запрещена в РФ